Королева Марго
Шрифт:
— Ого! Это что такое? — строго спросила королева. — Жийона сказала правду?
— Мадам, дело в следующем: я хотел предупредить ваше величество, что какой-то незнакомец, кто-то чужой, быть может — вор, проник к вам в моем плаще и в моей шляпе.
— Вы сошли с ума, месье! Ваш плащ у вас на плечах, и да простит мне Бог, если я не вижу вашей шляпы у вас на голове, хотя вы разговариваете с королевой.
— О, простите меня, ваше величество, прошу вас! — воскликнул Ла Моль, срывая с себя шляпу. — Бог свидетель — это не от недостатка почтения!
— Нет? Значит, от недостатка доверия, не так ли? — сказала королева.
— Что же делать, — ответил Ла Моль, — когда у вашего величества находится мужчина, который проник к вам, прикрываясь моим костюмом, а может быть — кто знает, — и моим именем…
— Мужчина! — повторила Маргарита, нежно пожимая руку несчастному влюбленному. — Мужчина!.. Вы очень скромны, граф. Загляните в щелку между портьерой и стеной, и вы увидите не одного, а двух мужчин.
Маргарита немного отодвинула бархатную, шитую золотом портьеру, и Ла Моль увидел Генриха Наваррского, беседующего с человеком в вишневом плаще. Коконнас, принимавший участие в этом деле, как будто оно касалось его самого, тоже заглянул и узнал де Муи. Оба друга были ошеломлены.
— Теперь, когда вы успокоились, как я надеюсь, — сказала Маргарита, — встаньте у входной двери и не пускайте, милый мой Ла Моль, никого, хотя бы ценой вашей жизни. Если кто-нибудь подойдет хотя бы к площадке лестницы, дайте знать.
Безвольно и покорно, как ребенок, Ла Моль вышел, переглядываясь с пьемонтцем, и оба стали перед закрытой дверью, все еще озадаченные происшедшим.
— Де Муи! — недоумевая, сказал Коконнас.
— Генрих! — прошептал Ла Моль.
— Де Муи — в таком же вишневом плаще, с таким же белым пером, как у тебя, и так же размахивает рукой, как ты.
— Да, но… раз тут дело не в любви, то, несомненно, в каком-нибудь заговоре, — сказал Ла Моль.
— Ах, дьявольщина! Вот мы и влипли в политику, — проворчал Коконнас. — Хорошо, что в этом не замешана герцогиня Неверская.
Маргарита вернулась к себе в комнату и села рядом с двумя собеседниками; отсутствие ее длилось не более минуты, и она не теряла времени даром: Жийона на страже у потайного хода и два дворянина на часах у главного входа были порукой полной безопасности.
— Мадам, как вы думаете, могут ли нас подслушать?
— Сир, эта комната обита войлоком и в ней двойная деревянная обшивка, все это обеспечивает ее непроницаемость для слуха.
— В этом отношении я полагаюсь на вас, — с улыбкой ответил Генрих.
Затем, обернувшись к де Муи, он шепотом, как будто у него еще остались опасения, несмотря на уверения Маргариты, сказал:
— Послушайте, зачем вы здесь?
— Здесь? — переспросил де Муи.
— Да, здесь, в этой комнате?
— Он здесь ни за чем, — ответила Маргарита, — это я его затащила.
— Значит, вы знали?..
— Я догадывалась обо всем.
— Вот видите, де Муи, — оказывается, можно было догадаться.
— Сегодня утром господин де Муи и герцог Франсуа были в комнате двух дворян герцога.
— Вот видите, де Муи, все известно.
— Это правда, — ответил де Муи.
— Я был уверен, — сказал Генрих, — что герцог Алансонский завладеет вами.
— Это ваша вина, ваше величество. Почему вы так упорно отвергали все, что я вам предлагал?
— Вы отвергли?! — воскликнула Маргарита. — Так я и думала!
— И вы, мадам, — ответил Генрих, покачав головой, — и вы, мой храбрый де Муи, — ей-Богу, вы меня смешите вашими негодующими восклицаниями. Подумайте! Входит человек и предлагает трон, восстание, переворот — кому? Мне, Генриху, королю, которого терпят только потому, что он покорно склонил голову, гугеноту, которого пощадили только при условии, что он будет разыгрывать католика! И после этого мне согласиться на ваши предложения, сделанные у меня в комнате, не обитой войлоком и без двойной обшивки? Святая пятница! Вы или безумцы, или дети!
— Но, ваше величество, разве вы не могли подать мне какую-нибудь надежду, если не словами, то жестом, знаком?
— Де Муи, о чем с вами говорил мой зять? — спросил Генрих.
— Сир, эта тайна не моя.
— Ах, Боже мой! — произнес Генрих, досадуя на то, что приходится иметь дело с человеком, так плохо понимающим его слова. — Да я не спрашиваю вас, какие он вам делал предложения, я только спрашиваю, выслушал ли и понял ли он вас?
— Он выслушал и понял, сир.
— Выслушал и понял! Это ваши собственные слова, де Муи! Плохой вы заговорщик! Скажи я слово — и вы погибли. Я, разумеется, не знал наверное, но подозревал, что где-то рядом был он, а если не он, так герцог Анжуйский, Карл Девятый или королева-мать; вы, де Муи, не знаете стен Лувра — это о них сложилась поговорка: «У стен есть уши», а вы хотите, чтобы я, хорошо знающий эти стены, проболтался! Помилосердствуйте, де Муи, вы невысокого мнения об уме короля Наваррского! И я поражаюсь тому, что вы, так плохо думая о Генрихе Наваррском, явились предлагать ему корону.
— Но, ваше величество, — возразил де Муи, — когда вы отказывались от короны, вы же могли подать мне знак. Тогда бы я не пришел в полное отчаяние, не считал бы все потерянным!
— Эх, святая пятница! — воскликнул Генрих. — Если он подслушивал, то мог и подглядывать, а погубить себя можно не только словом, но и знаком! Послушайте, де Муи, — продолжал король, оглядываясь, — даже сейчас, сидя с вами рядом, сдвинув стулья, я все же опасаюсь, не слышат ли меня другие. Де Муи, повтори мне свои предложения.
— Ваше величество, — в отчаянии воскликнул де Муи, — теперь я уже связан с герцогом Алансонским!
Маргарита с досадой всплеснула прекрасными руками:
— Значит, слишком поздно?!
— Наоборот, — прошептал Генрих, — поймите, что в этом нам покровительствует сам Бог. Де Муи, продолжай свою связь с герцогом Франсуа, ибо он будет спасением для всех нас. Неужели ты воображаешь, что целость ваших голов обеспечит король Наваррский? Наоборот, из-за меня вас перебьют всех до одного и по малейшему подозрению. А принц Французский — совсем другое дело! Добудь улики его участия, потребуй от него гарантий; я вижу, ты простак: сам ты готов рисковать головой, а ему готов поверить на слово!