Королева придурочная
Шрифт:
Здесь Ксения была считанные разы, обычно Жарковский сам наведывался к ней ближе к полуночи, когда ребенок спал. Сейчас они находились в представительской части номера-люкс: массивный диван, такой же, как в кабинете, пара современных кресел, низкий, журнальный столик и объемный, в несколько ведер, аквариум с рыбками, подсвеченный изнутри лампой. Ксения напряженно застыла в кресле, плотно скрестив руки и ноги. За спиной ее, в зеленоватой воде, туда и сюда сновали полосатые рыбки, на них сейчас и смотрел Жарковский. Вести серьезный разговор с провинившейся сотрудницей, главврачу было нелегко.
– Не понимаю, Ксения, как ты могла
– Не надо меня выгораживать, Виктор. Я готова нести ответственность за свою ошибку.
– Молчать! – вспылил главврач. – Нести ответственность, видите ли. В моем санатории за все отвечаю я! Ты мне лучше скажи, что с тобой происходит? Не больна ли ты случаем? Мне тут сестры сообщили, что, с месяц назад стали замечать какие-то странности в твоем поведении. То мимо проходишь, не здороваясь. То на дню по три раза раскланиваешься. В столовой к еде едва притронешься. У нас же в коллективе все на виду, все как на ладони. Погоди-ка… Неужели? – главврач хлопнул себя по темени и разом переменил тон. – Ты переживаешь от того, что я перестал тебя навещать? Ксюша, милая, потерпи. Ты же понимаешь, что и я выбит из колеи моей личной трагедией. Да и неприлично сейчас, до сорокового дня.
Ксения будто проснулась. О чем он говорит? Впору было рассмеяться: до того нелепым было предположение главного. Потеряв Родиона, она поняла, что не сможет более длить роман со своим покровителем. Она уже справлялась в разных местах, не требуется ли где врач-физиотерапевт. Правда, теперь, после допущенной врачебной ошибки, ее трудоустройство будет осложнено. Но, в конце концов, она была готова совсем уйти из медицины. Ксения посмотрела на постаревшего за дни траура главврача.
– Виктор, ты ошибаешься по поводу моих переживаний. Я, конечно, соболезную тебе, но не более того. Я давно собираюсь тебе сказать, что всякие отношения между нами должны быть закончены. Ты сам говоришь, что здесь все как на ладони. Полагаю, что за глаза сестры и санитарки называют меня… Мне даже неудобно произнести это слово вслух. Но дело даже не в сплетнях. Я не люблю тебя.
Жарковский пропустил мимо ушей последние слова Ксении, подошел поближе к ней, присел сбоку на валик кресла. Затем нежно обнял Ксению и, склонив голову, коснулся губами пахнущих ромашковым шампунем волос. Она, передернув плечами, с заметным раздражением высвободилась из его объятий. Жарковский сделал вид, что не заметил ее неудовольствия.
– Теперь все будет по-другому, Ксюша. Я понимаю, что женщины иначе относятся к свободным отношениям, чем мужчины. Особенно такие ранимые и тонко чувствующие, как ты. Но погоди чуть-чуть. Мы обязательно оформим наш союз. Месяца через два-три, я думаю, уже будет прилично.
– О каком союзе, Виктор, ты говоришь? Рабыни и ее хозяина? Так вот. Я больше не намерена быть твоей безгласной рыбкой, подобно этим, – Ксения махнула рукой в сторону аквариума. – Как только я найду другую работу, я уеду отсюда. Но, если прикажешь, – менее уверенно добавила она, – уеду хоть завтра.
Жарковский положил свою руку на колено Ксении, будто припечатал ее:
– Я полагал, что нам обоим было хорошо. Скажи честно, хоть раз я сказал тебе грубое слово? Или настаивал на близости, когда тебе нездоровилось или болела голова? Я вообще не слишком часто тебе докучал. В моем
Ксения еще раз подивилась, как заблуждался относительно характера их отношений Жарковский. Или делал вид, что не понимает претензий Ксении. Она решила, что не будет больше молчать, ходить вокруг да около, а выскажет все, что накипело у нее на душе. Ксения встала, прошла несколько шагов в сторону двери, остановилась у косяка, набирала воздуха. Лицо ее побледнело, а чуть выдвинутый подбородок был приподнят так, будто Ксения стремилась отгородиться от своего поработителя. В глазах ее сверкали презрение и ненависть.
– Виктор Эдуардович! Вспомни, дорогой, как ты выгонял на мороз, в январе месяце, женщину с маленьким ребенком на руках! Как воспользовался моим безвыходным положением и принудил к сожительству!
– Боже мой! Ксюша! Это была шутка! Неужели я похож на такого монстра? Ты была вольна – отдаться мне или сохранить независимость.
– Сохранять независимость в продуваемом всеми ветрами бараке? Думаю, ты не случайно выделил нам с Никиткой самую холодную и темную комнату в общежитии, когда в санатории было полно пустующих номеров. Да, я пошла на компромисс со своей совестью, проще говоря, продалась ради того, чтобы мой сынуля жил в приличных условиях и не болел. Но моя душа больше не может терпеть этого насилия. Я в ближайшее время уеду из санатория.
Жарковский был восхищен. В гневе эта женщина нравилась ему еще больше: королева, истинная королева!
– Ну, зачем же так горячиться, моя девочка! Если я тебе так неприятен, я прекращу свои вечерние визиты. Но с отъездом ты не должна спешить. Продолжай работать как работала. А я постараюсь замять твою ошибку с этим стариком. Это ведь не только на тебя бросает тень, но и на наш санаторий.
Ксения встала с кресла, озадаченно посмотрела на главврача. Неужели так просто разорвать путы, связывающие их? Может, он и вправду пошутил тогда, зимой, пригрозив, что выгонит ее тотчас из санатория, если она откажется спать с ним.
Ксении все еще не понимала, что дело не в главвраче, а в ней самой. Тогда, зимой, она была запуганной, слабенькой девочкой, едва ускользнувшей от лап своего садиста-мужа. Она боялась всего и всех. А мужчины, как собаки, чувствуют, когда их боятся. И стараются еще сильнее запугать свою жертву. Но с того времени, когда любовь к Родиону нагрянула в ее сердце, она стала во сто крат сильнее. Она боялась только одного: потерять Родиона. А когда она все-таки потеряла его, ушла последняя капля страха. Главврач Жарковский, чувствовал эту вдруг народившуюся неуязвимость Ксении и не мог взять в толк, когда произошла с женщиной эта необъяснимая метаморфоза. Но тем притягательнее стала для него Ксения.
– Ты, вы, Виктор Эдуардович, гарантируете мне личную неприкосновенность?
– Какие тебе, Ксюша, нужны гарантии? Моего слова недостаточно? Хорошо. А это тебя убедит?
Жарковский достал из кармана куртки ключ с привязанной к нему розовой пластмассовой биркой, на которой чернели цифры жилого номера Ксении. Он немного покрутил ключ на веревочке и бросил его в аквариум. Распугав рыбок, ключ начал оседать на дно, но зацепился за водоросли и завис на бирке, как на поплавке, в толще воды. Еще одна рыбка – только на привязи.