Королева в раковине
Шрифт:
— Ты не обратил внимания на события, на сильнейший кризис, который свалился нам на голову?
— А-а, Гитлер? — дядя надел очки.
— Большая беда.
— Если Гитлер придет к власти, прекратится пропаганда против евреев. Нацисты не откажутся от еврейских голосов на выборах.
— Быть может, ты и прав, — Гейнц стряхнул пепел с сигареты.
Бертель нервничает. Филипп покинул дом, оставив тяжелое чувство приближающейся катастрофы. Как адвокат, выбранный еврейской общиной для защиты ее интересов перед властями, он рассказывал, какую отчаянную войну ведет с бесшабашностью и наивностью евреев. Он обращает их внимание на выдающихся евреев, которые совершают решительные поступки. Ученый Альберт Эйнштейн, который поехал в Соединенные Штаты с курсом лекций, завил, что не вернется
Ассимилированные патриоты, явно не понимающие, что происходит, поднимают голос протеста против запретов, объявленных нацистским режимом. Они, создатели высокой культуры, уверены, что Германия в них нуждается, и не откажется от них. Еврейство Германии не желает читать пророчество, начертанное на стене. Филипп борется с распространенным в общине мнением, что Гитлер прибегает к террору лишь для того, чтобы укрепить свою тоталитарную власть. К воззванию Юлиуса Штрайхера, грубого редактора еженедельника «Дер Штюрмер», провозгласить первое апреля днем бойкота евреев, опубликованному в его еженедельнике по указанию партии, в общине вообще серьезно не относятся.
31 марта. Ящики с вещами Руфи, ее мужа и сына Ганса вынесены в гостиную. Фрида стоит на коленях у открытого ящика, вертит ручку серебряного половника и плачет:
— С восемнадцати лет я наливала суп этим половником и вот, из-за Гитлера я больше не буду его держать.
В глазах Гейнца, Лотшин и Бертель стоят слезы. Дед прижимает половник к груди Фриды и успокаивает ее:
— Половник твой, Фрида, он будет с тобой всегда.
Первое апреля. День бойкота. Холодно. Самолеты пролетают низко над домами. Из всех громкоговорителей раздаются националистические речи и песни. На улицах бесчинствуют нацисты. Лотшин и Бертель идут по центру города. Со всех сторон надвигаются на них люди с плакатами — «Бойкот!!», и слышны крики нацистов: «Смерть евреям!». Впиваются в уши клаксоны полицейских машин, ревут моторы мотоциклов нацистов. Отряды штурмовиков и эсэсовцев заполнили город. Нацисты в коричневой форме стоят у еврейских магазинов, следя за тем, как граждане соблюдают бойкот. В этот день членам еврейского молодежного движения запрещено ходить по городу в форме. Бертель решила в знак протеста поехать в еврейский магазин. Он находится в пролетарском квартале, недалеко от еврейской улицы Гренадирштрассе. Она решила купить синий плащ, который носят в движении, объясняя, что старый плащ запятнан чернилами. Лотшин вышла с ней. Ее арийская внешность защищает смуглую сестру.
Глаза видят, уши слышат. Громкоговорители орут: «Немцы! Защищайте себя! Не покупайте у евреев!». Надписи на витринах полны ошибок, намеренно унижающих евреев, которые портят немецкую культуру и язык. Активисты нацистской партии навешивают на бойкотируемые магазины плакаты с желтой звездой Давида. Стоя по двое у каждой двери, нацисты не дают покупателям-немцам войти в еврейские магазины. Хулиганы и штурмовики врываются в торговые лавки, рушат все, что попадается под руки, избивают и топчут евреев, всех подряд, без разбора.
— Бертель, надо преодолеть страх. Покажем нацистам, что мы смелы и не боимся их.
Лотшин зорко смотрит по сторонам на плакаты и лица орущих нацистов. Она чувствует, как дрожит сестра.
«Надо изгнать евреев!», «Не покупайте у евреев!», «Евреи — клопы!».
Бертель не оставляет ощущение, что со всех сторон ее преследуют звериные взгляды.
Они вошли в еврейский магазин с черного хода. Лотшин купила два синих плаща. Бертель замкнулась в себе. Она не верит нацистам. Евреи — не клопы. Она думает о доме, и облик отца стоит перед ней. Что-то отрицательное есть в иудаизме, думает она. Отец от нее что-то скрывал, не хотел, чтобы она это знала. Отец благороден. У него была у него причина скрывать от нее ответ на ее назойливый вопрос: что означает — быть евреем.
— Лотшин, что это такое — еврейство?
— Никогда об этом не думала.
— Жизнь без этого знания тебя не беспокоит?
— Не думала об этом и не страдала от этого.
Бертель снова погружается в себя. Гейнц на ее вопрос ответил:
— Этот вопрос для меня слишком труден.
Девочка мучается вопросом, что такое — еврей, и, вообще — национальность.
А в гостиной все охвачены страхом.
— Иисусе, в память о вашем отце, вы не должны подвергать опасности ваши жизни, — кричит Фрида.
Дед требует от внучек поклясться, что они больше не повторят эту глупость. В эти безумные дни смертельно опасно типичной еврейке Бертель шататься по улицам.
Вечерние сумерки опускаются на город. Дед в шоке. Его сын Альфред сбежал из маленького университетского городка Карлсруэ в Берлин с двумя чемоданами, набитыми книгами. Его глубокие голубые глаза полны страха. Он рассказывает, что студенты вышвырнули его из аудитории с криками и тумаками. Разбили ему очки и разорвали темный выходной костюм. Эсэсовцы призывали студентов бесчинствовать и нападать на еврейских профессоров. Дед не понимает происходящего. Его сын, профессор, специалист по древним языкам, бледен, растерян, руки его опущены, как плети. Большие синяки покрыли все тело. Он испуганно моргает и все время трет глаза. Дед достает запасную пару очков и протягивает сыну. Дед пал духом. Только вчера он был королем в своем дворце. И вот в течение ночи его преуспевающий еврейский род и в Берлине и в Силезии разорен и унижен. Хулиганы и бандиты пришли к власти, изменив в единый миг облик его любимого отечества. Сын Альфред предпочитает остаться в Берлине, чтобы раскрывать евреям смысл иудаизма. Дед велит ему уехать вместе с семьей в Южную Америку.
Гейнц позвонил родственникам в Силезию, чтобы спросить, как у них прошел день бойкота. Френкели не поняли, о чем он говорит.
— Этого не было по всей Германии. Только в больших городах.
Дед немного взбадривается. Волна протеста прокатывается по Западной Европе и Соединенным Штатам Америки. Евреи и не евреи угрожают полным бойкотом Германии. Домочадцы и родственники приходят в себя после черного дня, который пронесся над Германией, обсуждают случившееся событие с осторожным оптимизмом. Решительность мирового человеческого катализатора необходима для оздоровления экономики. Нацисты не смогут укрепить катящуюся вниз экономику без прямой или косвенной финансовой помощи всемирного еврейского сектора. Третий Рейх не нанесет ущерба международным экономическим связям, промышленным предприятиям и банкам, владельцы которых или компаньоны — евреи. В доме Френкелей полагают, что невыносимое положение смягчится.
Но Гейнц не верит. Он знает, что единство семьи уже не удастся сохранить.
Второе апреля. Бертель рассказывает в подразделении о протестах против бойкота. Рени говорит, что ее отец уже месяц сидит в концентрационном лагере Дахау, а мать все время плачет. Бертель, не задумываясь, отдает ей один из двух купленных плащей. В клубе шумно и тревожно. Воспитатели и воспитанники без конца обсуждают создавшееся положение. Очередная антиеврейская демонстрация не принесла ее организаторам желаемого успеха. Возбужденная подстрекателями толпа не набросилась на евреев.
Однако день бойкота еврейских магазинов глубоко врежется в сознание евреев Германии. Со страниц газеты на идиш «Идише Рундшау» Роберт Велтш, один из лидеров германских сионистов, взволнованно обращается к евреям: «Носите с гордостью желтый знак на груди».
Нацистская Германия хочет лишить евреев чести, и сионистский лидер говорит: «Евреи предали еврейство, а не Германию. Они пытались увильнуть от еврейской проблемы и, таким образом, стали пособниками тех, кто стремится унизить еврейство. В дни национальной революции германского народа и полного развала понятий старого мира, не отчаивайтесь! Евреи — не враги нации, евреи не предали Германию. Если и предали кого-то, так это самих себя, свое еврейство, ибо не носили с гордостью свое еврейство, увиливали от еврейской проблемы и сами навлекли на себя унижение. Отчаяние не поможет, и ношение щита царя Давида на груди вовсе не является отрицанием нашей чести».