Королева в раковине
Шрифт:
На перроне стоит дед без головного убора. Рядом с ним Лотшин, Бумба, Фрида и садовник Зиммель. Наоми не сдерживает слез. Дом Френкелей пуст. Дед и Лотшин переходят в съемную скромную квартиру на северной окраине Берлина. Бедный Бумба, как уличный мальчишка, болтается по рынкам и улицам, никак не может привыкнуть к чуждому ему дому Филиппа. Зиммель возвращается в свой городок. Фрида — уважаемый член семьи. И она не умрет, ее поддерживает любовь детей, которых вырастила. Она вернется в родное село, унося с собой высокую культуру ассимилированного германского еврейства, которую впитала за более чем сорок лет.
Наоми сидит в вагоне поезда с опущенной
Долгий гудок, лязг сцеплений, движение вагонов. Поезд удаляется от перрона. Горло сжимается воспоминанием о поцелуях Дуни на скамье в берлинском парке. Накануне отъезда к дяде в Эйн-Харод он обещал, что будет ее ждать в Израиле.
Потерянные, голодные, зареванные, приехали девушки ночью в общежитие для репатриантов, неподалеку от международного порта в Триесте, на северо-востоке Италии. Представитель Еврейского агентства объявил им, что завтра, в шесть утра, с вещами, они должны быть в порту.
— Наоми, встань, помоги мне снять ботинки, — Рени в бессилии распростерлась на постели.
— Я тебе не служанка.
— Ты — дерзкая. Мой отец в Дахау, и я — в депрессии.
— Это не имеет никакого отношения к твоей обуви.
В комнате напряженное молчание. Взрослые девицы, чьи отцы, политики, обвиненные в измене родине, сидят за решеткой, повернулись спиной к маленькой сироте, втиснутой в их группу.
Три часа кошмара. Но теснота, толкотня, голод, длинная очередь пассажиров, поднимающихся на борт парохода «Италия», — тут же забываются.
«Жив народ Израиля! Ам Исраэль хай!» — громкий хор сотрясает судно. Встав в круг, евреи танцуют на палубе. Члены молодежного движения из центральной и восточной Европы кружатся хороводом. Одинокий голос перекрывает хор, портит общую радость укором. Парень из Польши, который видел раньше девушек из Германии плачущими, рычит в их сторону:
— Стыд и срам! Еврейки обычно плачут по пути в страну Израиля!
Корабль «Италия» выходит в открытое море. Спасенные евреи от радости впадают в экстаз. Аплодисменты и пение звучат на корабле.
Твой народ Израиля, труженик и воин, Твой народ Израиля, труженик и воин, Будет заново построен, Будет заново построен, Каждый так и знай — Жив народ Израиля! Ам Исраэль хай!— Эй, куколка, — стройный симпатичный парень пожимает ей руку, — меня зовут Фредди.
— Наоми, — отвечает она.
У него интеллигентное лицо, на нем чистая белая рубашка. Искры загораются в черных глазах девушки. Он задает ей вопросы на идише и немецком языке. Она отвечает ему на изысканном немецком и на несколько косноязычном иврите. Он берет ее за руку и с нежностью ведет к спасательной шлюпке, подальше от шума и толкотни пассажиров.
Фредди каждый день надевает новую белоснежную рубаху.
Ликование на палубе увлекает и ее. Но вовсе не так чувствуют себя остальные девушки из Германии. Они не понимают ни идиш, ни иврит. А именно на этих языках говорит большинство репатриантов. Это отчуждает девушек от всех остальных пассажиров.
Девушки внимательно следят за Наоми и Фредди, репатриантом из Польши Молодые люди нашли друг друга в этом тяжелом морском путешествии.
А семнадцатилетняя еврейка из Кенигсберга нашла общий язык с парнем из Литвы. Эта девушка не принадлежит к их группе, но и она записана в учебный центр в Иерусалиме.
Дождливое утро в порту Яффо. Серый сумрачный пейзаж. Местные лодочники в черных шароварах и разноцветных фесках гребут между тысячами апельсинов, колышущихся на поверхности воды, в сторону итальянского корабля, бросившего якорь. В эти голодные дни их основной заработок — перевозка пассажиров на берег. Лодочники быстро и ловко подают руки и сажают пассажиров на свои лодки и, не замолкая, болтают на смеси иврита и английского.
Испуганная Наоми трепещет, как рыба, в руках темнокожего лодочника, одежда которого ужасно пропахла потом. Как мешок картошки она сброшена в его небольшую лодчонку, раскачиваемую высокими шумящими волнами. Вместо чувства святости репатриации к берегам страны Израиля — глубокое унижение! Грубые чужие руки поднимают в воздух девушек. Носильщики-арабы волокут чемоданы и мешки. Британские пограничники следят со стороны. Горстка евреев исчезает среди чуждой толпы. Где жители еврейских поселений? Она смотрит во все стороны. Дома Яффо забиты арабами.
В один миг меняется ее настроение.
— Здравствуйте. Добро пожаловать! Меня зовут Рахель, — плотная, с добрым взглядом и мужской фигурой женщина обращается к ней, укрываясь от порывов продувающего порт ветра.
Репатриантка Наоми широко раскрывает глаза, глядя на тетку, пришедшую в Яффо, чтобы собрать группу. Перед ней Рахель Янаит Бен-Цви, руководитель учебного центра для девушек в Иерусалиме, женщина лет пятидесяти. Высокая, широкоплечая, с прямой спиной, она стоит в центре обступивших ее кольцом девушек. Она в длинном черном платье с длинными рукавами. На голове у нее черный чепец, на носу большие черные очки, придающие ей строгое выражение деятельной женщины, полной внутренней силы. Она обращается к молодым репатрианткам с речью на идише, смешанном с немецким. И платье ее развевается на ветру, усиливая ее сионистскую речь.
Три извозчика в красных фесках и необъятных черных шароварах ведут переговоры с израильтянкой. И вот уже девушки сидят в экипажах, и извозчики берутся за вожжи. Небольшие одноэтажные дома Яффо отдаляются под звонкий стук копыт и шум колес, оставляющих след в болотной почве.
У продуктового магазина «Тнува» по улице Яркон, в квартале «Ахузат Байт» (Поместье), экипажи останавливаются. Начальница сходит, распрямляет плечи и патетически провозглашает, что перед ними «Тнува» — сионистское продуктовое предприятие, производящее местные продукты питания для еврейского анклава. Через несколько минут она выходит из магазина, сияя от национальной гордости.