Королева Златого Леса
Шрифт:
Ему казалось, так будет проще всего. Получив своё, Каена не сможет жить ни с ним, ни без него — почему нет? Почему не использовать этот дикий последний шанс и не распрощаться на всю жизнь с остатками страха, боли, с остатками её ужаса и страданий? Она не позволит себе умереть прежде, чем дотла выгорят мёртвые Златые Деревья — старый лес жив только благодаря тому, что в нём доселе есть что-то живое.
Он думал, это станет идеальным вариантом.
Но Шэрра могла выжить. И у его девочки, у его дочки, мог появиться шанс вновь посмотреть на этот
Его дочь сможет проснуться Вечной. Если только он не ошибся. Если только Шэрра не пустышка без Дерева, самонадеянная и глупая, с матерью, отказавшейся от традиций, а Вечная с душой в теле — не древесном, а настоящем. Если только с её сердцем в унисон бьётся её магия, её силы, её мысли.
Роларэн в последний раз посмотрел в зеркало. Он не искал в нём себя; искал дочь. В последний раз посмотрел на её улыбку, раскалывающуюся на кусочки, посмотрел на её Златое Дерево, осыпавшееся прахом, и покачал головой.
Зеркало раскалывалось на мелкие кусочки. Он видел, как медленно осыпается под ноги златая крошка, и его магия, серебряная почему-то, а не золотая, как полагается, собирала отражение из новых, мелких кусочков.
Ему казалось, он видел будущее. Видел, как танцевала в кругу нововзращённого Леса его дочь, улыбчивая, счастливая, потерявшая эту колкость во взгляде. Вечные никогда не предают; она была той единственной, ради которой он был готов и на это. И чего добился?
Разве не он сам в этом виноват?
Последний сын Златого Леса.
Он сжал зубы — так, что, казалось, сейчас голова разорвётся от боли, — и последовал к выходу. Он не обратил никакого внимания на эльфов, что пытались его остановить — королева занята, Ваше…
Ох, пресветлый Лес!
Она не будет ждать его у трона. Она не проводит его к высокому, покрытому рунами алтарю. Не толкнёт на свою кровать, расшитую вручную дикими узорами страха и боли. Не позволит зайти туда, где всё залито чужой кровью.
— Королева приказывала никого не принимать, — стражник встал у входа. — Это запрещено.
Роларэн не стал требовать у паренька отойти. Он, казалось, и жалость свою давно уже утопил в крови — в крови, которую пролила Каена. Стражник — сколь молод он ни был бы, дворец давно уже успел его отравить, — сполз на пол.
Трудно уничтожить душу.
Но как же легко обратить в пепел сердце!
Он толкнул дверь — тяжёлую, скрипящую так громко, словно сегодня её открыли впервые за всё существование дворца, хотя Рэн знал, что это было не так. Много сотен лет назад, когда над Златым Лесом простиралось прекрасное звёздное небо, король и королева каждый день поднимались по крутым ступеням и смотрели отсюда на белую по тёмно-синему россыпь. Говорят, первая королева обладала прекрасным голосом, от которого на небесах расцветали новые бутоны звёзд.
Роларэн не знал, была ли это правда. Он никогда не видел ни первую королеву, ни первого короля — их убили люди. А ещё он почти забыл о том, как выглядят звёзды — и они тоже пали жертвой тех, кто царствовал за границей Златого Леса.
Сколько лет он не поднимал голову? Сколько лет видел лишь Туманы?
И сегодня тоже не было ни звёзд, ни луны. Только кромешная ночь, густые клубы тумана, что сковывали пространство, будто бы смертельный яд. Яд, покоившийся, уже выпитый почти до дна, у него в кармане. Такое маленькое хранилище для того, что могло бы убить весь Златой Лес.
Что уже его почти разрушило.
…Королева стояла у самого края. Она пыталась высмотреть что-то в темноте, но не могла. Не могла увидеть ничего, кроме всполохов далёких факелов — испуганные эльфы и Твари Туманные, которых пугает только один свет, свет от мёртвых Златых Деревьев, отдающих своим бездушным детям последние капельки жизни.
— Ваше Величество, — Рэн подошёл ближе, тоже стал у самого края, и запрокинул голову назад, пытаясь вдохнуть в себя все туманы.
Каена попыталась в пустоте сжать его пальцы — он ответил прикосновением всё ещё пылающей ладони.
Туманы растягивались бесконечной пеленой над их головами.
Она была поразительно красивой — если только забыть о крови. Это платье, сотканное вместо звёзд, сверкающее от её волшебства — разве оно способно затмить небеса, когда на них восходит луна? Но за тучами не было ничего, и Каена превратилась в последний маяк их Златого Леса.
Он смотрел на угасший цвет рыжих волос, вспоминал зелень глаз — и то, как содрогалась каждый раз его жена, отступая на шаг при виде королевы. Как отказывалась — будто бы по правду старшинства, — подчиняться.
Как сгорела.
— Ты всё-таки пришёл, — выдохнула Каена, поворачиваясь к нему, словно ожидала всё ещё увидеть кого-то другого. Кого-то страшнее и отстранённее. Можно было подумать — Роларэн мог позволить себе просто так уйти, оставив Шэрру — плевать на Златой Лес, — покоиться в пыточных.
Он был там.
Вечные не умирают, что бы с ними ни делали, пока сами того не пожелают.
Он смотрел на Каену — словно она была вырвана из прошлых дней. Из историй минувших лет, когда ещё эльфы, бессмертные прекрасные эльфы, ходили по свету и исполняли деревьям свои древние прекрасные песни на языком, который никто больше не знал. Можно подумать — что-то изменилось. Можно подумать…
Догорало невидимое дерево. Он помнил, как искры от Каениэля сыпались в разные стороны. Как из пламени рождалась её душа — последняя палица Златого Леса, если, конечно, Роларэн не воспользуется своей.
— Ты не оставила мне другого выбора, — пожал плечами Рэн.
— Я всегда побеждаю.
— И ты, как всегда, бесконечно права, — спокойно, бесконечно уравновешенно кивнул он, а после едва-едва заметно улыбнулся, будто бы пытаясь её поддержать. Разумеется, Каена кивнула в ответ — разумеется, не могла себе позволить ничего другого.