Королевская канарейка
Шрифт:
Вокруг уже не лес, а заснеженный сад, сияющий и золотистый, и гроздья откуда-то взявшихся светлячков разлетаются от дуновений ветерка и опускаются на ветви кустов и деревьев, и на нарядную толпу, собравшуюся по бокам аллеи, в конце которой — высокая фигура в длинном серебристо-белом одеянии и в короне, чем-то напоминающей рога оленя, на котором я сижу — костяные острия в красных ягодках.
Онемело смотрела, как к шаману с почтением подходит десяток эльфов. Двое из них с величайшим пиететом снимают корону духов — и он, постояв секунду, в обмороке падает на подставленные руки. Его несут в сторону короля, и эльфы по бокам аллеи кланяются, прижав руку к левой ключице, с восхищением глядя на беспамятного Рутрира. Кланяется и король, когда его проносят мимо, в сторону светящегося невдалеке дворца: голова в рогатом венце
Подойдя ближе, мимо радостно кланяющихся эльфов, вижу уже только холёную руку в перстнях, твёрдо держащую золотой кубок, и золотистые пузырьки, выпрыгивающие на поверхность. Напиток эльфов — сидр. В молчании беру, подношу к губам и выпиваю. Что ж, жучки если и были, то их отчерпали, и напиток воистину волшебный, голова тут же начинает кружиться. Наконец нахожу в себе силы поднять глаза, всё выше и выше — и встретиться взглядом с владыкой. Боже, мне казалось, что в образе Трандуила я чувствую дыхание гения Гильермо дель Торо, работавшего над ним, и что образ в фильме должен быть максимально похож на живого короля, но в фильме не чувствовалось и десятой доли этой грозовой силы и высокомерия, смешанного с благосклонностью и снисходительностью.
— Совершенно настоящий, — бормочу по-русски непослушными губами, и слышу, как король говорит что-то, улыбаясь, и окружающие разражаются криками торжества и радости.
И я улыбаюсь и радуюсь в ответ, думая, что сидр таки волшебнее некуда, с жучками в этом году точно всё было хорошо, и позволяю проводить себя во дворец, плохо запоминая окружающее — хорошо запомнился только огромный зал, в котором хаотично и вместе с тем в дивной нечеловеческой гармонии перемешаны стволы, корни, колонны, вырубленные в живом камне, водопад и чёрт знает что ещё, и под потолком — сияющая адским пламенем огромная, свернувшаяся в воздухе саламандра, освещающая всё это. Трандуил мановением руки отделил от неё маленький лепесток, превратившийся в крохотную саламандрочку, и, освещая ею путь, по каким-то фееричным, совершенно непривычной человеческому глазу архитектуры переходам, повёл меня всё выше и выше, и за нами следовала восхищённая толпа; снизу, сверху и со всех сторон раздавались радостные клики ликующих эльфов, которым, как я понимаю, присутствие богини для праздника было уже не нужно.
Помню, что глазам стало легче, когда я оказалась в человеческом жилье с человеческими углами, кроватью и камином, в который тут же была заселена саламандра, и он вспыхнул вполне ласковым согревающим пламенем, а я рада была доползти до кровати и сесть на неё, и уже больше на ощупь, чем глядя, понять, что наконец-то усну на простынях: глаза слипались, и в голове шумело от впечатлений, усталости и сидра этого, по воздействию показавшемуся сильнее гнумской семидесятитрёхградусной настойки. Или это первый взгляд сказочного короля так действует на смертных — не знаю.
Помню, как проснулась ночью и поползла искать удобства, даже смутно не представляя, как это может выглядеть у эльфов, и боясь обнаружить расписной мифриловый унитаз с присобаченными сверху рогами (говорю же, сидр удачный попался!), но нашла только маленькую комнатку с земляным полом. Подумалось, что, значит, у эльфов отхожие места напоминают ящики для котов) Выходя и закрывая дверь, увидела, что над полом взметнулись какие-то зелёные лианы или змеи, но не стала вдумываться, доползла до кровати и упала в неё, тут же заснув снова.
Открыв глаза, увидела еле брезжащее утро и Трандуила. Поспать подольше его величеству, как выяснилось, не давало жгучее желание всобачить мне в голову знание языков — для начала синдарина. Чтобы ничто не препятствовало общению. Потом предполагались квенья и всеобщий. Всё это он сообщил очень мягко, и в лучах королевской благосклонности мог бы растаять айсберг. Ближе ко входу
18. Консилиум и бусики
в палате операционной
хирург стоял как цитадель
собою выход закрывая
в тоннель ©
Очнулась от на редкость пронзительного противного голоса. Разговаривали на террасе, и если первого я слышала хорошо, то второй, разговаривающий баритоном, то ли стоял дальше, то ли пронзительностью такой не обладал — его почти не было слышно.
— Дорогой коллега, вы были несколько неосторожны, — дребезжащий тенорок был исполнен мягкого укора, — существо из иного мира, в котором совершенно, понимаете ли, нет магии. В нашем мире даже у хоббитов, не знающих и знать не желающих ни про какое волшебство, можно предсказать реакцию на магическое вмешательство любого толка; но в данном случае она абсолютно непредсказуема. А вы, мало того, что синдарин не только разговорный, но и письменный в эту несчастную головушку запихнули, так ведь сразу после этого в ней ещё и покопались от души, верно?
Баритон что-то отвечал с виноватыми интонациями, но ни слова не разобрала. Зато тенорок дребезжал очень отчётливо:
— Да, лечение воспринимает; да, жизненная энергия на пользу идёт. Если можно так сказать про нашу ситуацию. Ведь голубчик, если бы вы не держали её, она бы в тот же день умерла. Сами знаете: жизненная энергия сродни сексуальной. Не магической. Поэтому первое она воспринимает хорошо, а с магией надо было поосторожнее быть. А вы, так сказать, в девственное сознание вломились без подготовки. Неудивительно, что девочка заумирала. Сколько вы в неё за эту неделю жизненной силы вбухали? А она всё не очнётся. Не гуманнее ли, так сказать, отпустить её дух на свободу? И ей легче, и вам… — тут баритон возразил, причём я бы назвала это скорее ледяным ядовитым шипением, что контрастировало с прежними уважительными интонациями, но тенорок, нисколько не смутившись, продолжил:
— Да, ёжиков я лечу до последнего, но, коллега, это же ёжики, не люди, понимаете разницу? — судя по тому, с какой нежностью произносилось слово «ёжики», они для говорившего были на порядок ценнее. Баритон, судя по тому, что плюнул, разницу считал в другую сторону, — ну, нет, так нет, батенька, воля ваша, но такими темпами энергия скоро вам понадобится. Вот, кстати, удивительно, сколько она может поглотить, и всё как в бездну… Хорошо, из уважения к вам, я попытаюсь вернуть её дух из другого мира.
Так и вспомнился доктор Ливси со своим весёленьким: «Что ж, попытаемся спасти эту, в сущности, никому не нужную жизнь!»
Вдруг они замолкли, и, по ощущению, повернулись ко мне.
— Очнулась, — бодро, с позитивом продребезжал тенорок, — вот видите, коллега, а что я вам говорил? Молодость, пластичное и не слишком сложное сознание — практически без последствий перенесла даже ваши, так сказать, варварские методы… гм… проникновения.
После этого словесного экзерсиса я почти ожидала, что Трандуил нападёт на Радагаста Бурого — другие упоротые любители ежей и одновременно монстры практической лечебной магии в этом мире мне были неизвестны, а владыка, если верить дедушке Толкину, вспыльчив. Но Трандуил, не обратив внимания на этот ядовитый, якобы простодушный плевочек, размашистым шагом подошёл к постели, и я увидела, что синяки у него под глазами похлеще, чем были у Леголаса после лечения Репки. Значит, они действительно умеют отдавать себя. Как интересно. «Лёгкое головокружение», — он сказал. «А потом мы пойдём завтракать», — он сказал. А потом падение в бездну, и, как я поняла из подслушанного разговора, неделя между жизнью и смертью. И вот этот изумительный консилиум с Радагастом, которого, очевидно, выковыряли ради ценной консультации из Росгобела. Кстати, совсем забыла, но Ганконер же упоминал, что благодаря владыке я и здесь-то оказалась. Пока я медленно и лениво думала о разном, Радагаст спросил у Трандуила: