Королевская канарейка
Шрифт:
— Блодьювидд, заканчивай выписывать вензеля, — Трандуил улыбался польщённо, — к чему ты клонишь?
— Лошадь Репка. Я хочу, чтобы она до конца жизни жила в тепле и холе, чтобы о ней заботились, как следует. Не надо класть её на мой костёр, если вдруг предполагалось это сделать.
Опустил глаза. Задумался.
— Может быть, ты и для себя хотела о чём-то попросить? — голос так мягок, и совершенно не могу понять эти интонации. Как будто насмешничает и сочувствует одновременно.
— Конечно. Если это не очень выламывается из традиций, хочу, чтобы перед принесением в жертву мне дали что-нибудь духоподъёмное настолько, чтобы я не чувствовала ни боли, ни печали о надвигающейся смерти. У вас же наверняка есть возможность? Кстати, сколько мне осталось жить?
Трандуил снова опустил
— Ни то, ни другое. Мальчишки совсем запугали тебя, Блодьювидд. Языковой барьер, образованность и хорошее воображение так намешали в твоей головке правду с ужасными фантазиями — я, как ты это называешь, копался в ней, но так до конца и не разобрался с этим — времени не было, ты начала умирать. Сейчас ты всё прояснила. Нет, никто не собирается тебя убивать. Наоборот, чем дольше ты проживёшь среди нас, тем лучше. На праздник Середины Лета мы проведём обряд сожжения твоей смертности, и после этого, при желании, лет пятьсот ты протянешь. Это очень мало, но больше, чем живут люди. Но ты не захочешь столько жить, скорее всего. В последний раз богиня почтила нас посещением четыреста лет назад и пробыла с нами полгода. Ты не зря рождаешься смертной — небесное пламя не хочет долго быть в мире материального; богиня хочет выразить милость детям своим, но стремится к воссоединению со своей небесной частью, скажем так. Ты весёлый дух-покровитель этих лесов в смертном теле, и скоро захочешь отринуть его. Не припомню, чтобы Цветочная Королева жила в телесном мире больше десяти лет, но надеюсь, что в этот раз будет больше. Не похоже, чтобы ты хотела исчезнуть в ближайшее время, судя по тому, как тянула из меня силу, когда я делился ею. Ты очень жадная, Блодьювидд, — и засмеялся, когда я смутилась.
— Что, правда выдающаяся жадность? — Трандуил, смеясь, кивнул, — а это пламя — его видно?
— Видит любой эльф, — смотрит сияющими глазами, но, кажется, не очень-то хочет вдаваться в подробности. — Нет, отчего же. Я расскажу всё, что захочешь узнать. Просто, если ты не настаиваешь на счастливых ежах, то чего-то всё равно нужно поесть. Пока ты снова не начала есть меня) — как он всё-таки рад просто тому, что я не померла, это так странно для пятитысячелетнего чудовища.
— Хватит думать про это! Что, в твоём мире я стар?) У нас есть эльфийка, которой двенадцать тысяч. Я вас познакомлю. Для эльфа я в средних летах, — я покивала, пряча глаза и думая, что, возможно, богине нравится смотреть глазами смертной на своих детей, восхищаясь и ужасаясь ими — и я оценила глубину и извращённость её воображения. Вот совершенно не чувствую в себе божественного пламени, на которое так очарованно смотрит Трандуил, и мне удивительно, что он улыбается и радуется, глядя на меня, всего лишь человечку.
— Конечно, не чувствуешь. Пока. Ты же родилась с ним, сравнивать не с чем. Пойдём, я накормлю тебя. Или, может быть, более привычным за эту неделю способом? — рука владыки полыхнула золотистым светом, и он протянул её ко мне.
— Нет, ваше величество. Спасибо. Вижу, что и так отъела немало, — с мрачностью разглядев его бледное осунувшееся лицо и синяки под глазами, устыдилась. Кажется, владыка за эту неделю хватил горя — вон, даже в волосах никакой диадемы, и одет в какую-то простую чёрную хламиду. Кстати, об одежде…
— Кстати, да, — от вальяжного движения кисти то, что я считала стеной, отодвинулось.
Гардеробная. Тряпья, видного в её глубинах, хватит, кажись, на все пятьсот посулённых Трандуилом лет. Подошла поближе, протянула руку к простому голубому платью, висевшему с краю, и снова испытала приступ стыда. Называть это произведение искусства тряпкой даже в мыслях было кощунством. Я плохо разбираюсь в одежде, но цену такой простоте понимаю. Платье легко соскользнуло с вешалки, и я решила надеть его. Зашла подальше, чтобы не смущаться и не быть смущённой во время переодевания, и увидела зеркало во весь рост и столик рядом, с расчёсками и какими-то мелочами. Сволокла с себя простынку и накинула платье. Да, его шил гений. Длинное, до пола; вроде бы простого кроя, но текучая голубая ткань так струится вдоль
Похоже, королю надоело ждать, пока я отлипну от зеркала: рядом со своим голубым и золотым отражением увидела его чёрное с белым, и удивилась, как он тихо подошёл. Искоса рассмотрела в зеркало: ну вылитый Кощей, бледен и в чёрном весь. Сказочное существо) Конечно, рядом с этим воплощением изящества никакое платье не спасёт; так носить одежду столетиями учатся, наверное. Хорошо, что они видят моё пламя и внешность для них вторична. В моём случае. Судя по тому, как они сами одеваются, случай этот единственный.
В дверь постучали.
— Надевай обувь, — Трандуил, кивнув, пошёл открывать, и вернулся почти сразу.
Я безуспешно рылась в обуви, рядами стоявшей на полках, тянувшихся в несколько рядов вдоль стены. Владыка сориентировался за секунду: только взглянув, протянул руку и снял с полки голубые матерчатые туфли на мягкой подошве. Похоже, каблуки эльфийки не уважают. Ну ещё бы, поскачи по таким переходам: я смутно помнила, что деревянные желоба-коридоры вились в воздухе, как пьяные змеи, меняя высоту и направление, и я, пока шла в тот вечер, побаивалась упасть вниз. Хотела взять туфли, но Трандуил не отдал и кивнул на табурет рядом с зеркалом. Присела, не понимая, чего он хочет, и была смущена, когда он опустился рядом на колено и взял мою ступню в руки:
— Да, действительно такая маленькая, Леголас не ошибся в размере, — смотрит, как я бы, наверное, смотрела на пяточки недельного котёнка: с умилением и лёгкой печалью о хрупкости и беззащитности этой дивной лапки.
Смутилась и было попыталась отнять ногу, но сдержалась. Что я дёргаюсь, как крестьянская девственница. Как там, у Алексея Толстого: «Санька, сам царь целует, терпи!». А тут всего-то за ногу держит. И руки не как у Радагаста, чай: холёные, сильные, но странно нежные для первого мечника Эрин Ласгалена. Думала, что непрерывные упражнения с мечом должны делать руку подобной копыту лошади в ощущениях — но нет, она так же нежна, как моя, не измученная ходьбой, ножка. Ступня полностью скрылась в его ладонях. Какие пальцы длинные! И так странно холодят эти перстни и кольца… любит владыка побрякушки. Тут вспомнила, что Трандуил слышит мысли, и вспыхнула, и попыталась всё-таки осторожно убрать ногу, но это движение только обострило ощущения и чувство неловкости. Владыка засмеялся:
— Блодьювидд, ты скоро привыкнешь, что я слышу мысли. Стоит принять это, как данность: изменить ничего нельзя всё равно. Да я бы и не хотел.
Ну да, своеобразненькую интимность мысль, что я знаю, что он знает, что я знаю, создаёт. Интересно, каково эту интимность переваривают его советники и прочие. Трандуил только усмехнулся и надел туфельки, действительно севшие, как влитые. Я встала — очень удобные.
— Кстати, и о побрякушках, — в руках владыки появилось ожерелье.
Ловко нацепил и застегнул. Мда, мой жаргон оскорбителен для этих существ и мира, в котором они живут. Массивные куски старой сине-зелёной бирюзы, оправленные в древнее почерневшее серебро, ошейником охватили шею, подчёркивая синеву глаз и идеально завершая образ. Этому ожерелью чорт знает сколько лет, и ему нет цены. Так вот что владыке принесли, когда в дверь стучали. Наверное, увидел, какое платье выбрала, и быстренько распорядился. Однако, владыка куртуазен. Отказываться, я так понимаю, бесполезно.
— Да. Это подарок в честь твоего прибытия. Я так рад, что ты осталась с нами и не покинула нас безвременно, — лицо опять сложное, не понять выражения.
— Благодарю вас, владыка.
Кивнул в ответ и показал подбородком на дверь:
— Не за что, богиня, — точно смеётся! — я бы поел и помылся, за неделю как-то не случилось.
Наконец-то завтрак!
19. Немножко этнографии и порнографии
ик мы тут ваш макет чужого