Королевская канарейка
Шрифт:
И вот непонятно, это пожелание или приказ, и какова степень моей божественности относительно божественности самого владыки. Трандуил только ухмыльнулся. Встал и жестом предложил выходить. Толпа, почтительно пропустив, тут же торжественно выстроилась следом, и сказочный король со свитой двинулся откушать трюфелька с чем бог послал.
Когда вышли на улицу, сразу почувствовала, что да, одежда тёплая, но вырез на груди совершенно ни к чему, когда пронзительный промозглый ветерок со снегом задувает в него. Трандуил, шедший немного впереди, резко остановился, и, когда я, конечно же, наткнулась на него, немного отстранил и показал, как застёгивается плащ, наглухо закрывая горло. Молча развернулся и пошёл дальше. Я шла следом, ощущая и благодарность и ещё какое-то странное чувство. На коже как
Оранжереи были именно так прекрасны, как и ожидалось, и ломились от плодов и цветов, и вечное лето в них было в сто раз ярче, чем в человеческих подобных заведениях. Оно и понятно — магия… как-то я потеряла аппетит и душевную простоту после эпизода с плащом, и предложения попробовать то и это встречала вяло; но, когда дошли до роз — забыла обо всём, пялясь на несуществующие в мире людей цветы: чёрные, как ночное небо, и такие же бархатные; жёлтые королевственные, сияющие изнутри, размером с мою голову — это удивительное ощущение, когда опускаешь лицо к цветку — и тонешь в нём; и серебристые, невозможные совершенно, действительно цвета бледного серебра, но при этом живые, живые! Когда Трандуил сорвал цветок и потянулся ко мне, немного отстранилась, боясь обидеть, но и не хотелось усугубить странное состояние: слегка потряхивало, немного ныли виски; может, прикосновения фэйри так влияют на слабую человечку? Да, с Леголасом (где ты, сокол ясный? — нет-нет, лучше не помнить, забыть) ничего подобного не чувствовалось, но он и не излучал такой грозовой силы.
— Не думай, не печалься о своей бесполезности и слабости. Эти розы — в них тоже нет пользы, но они лучшее, что есть в мире. Да, они беззащитны. Эльфийским розам нужна защита, и она у них есть. Богиня, позволь мне, — король сделал шаг, и, глядя в глаза, протянул руку. Стебелёк серебристой розы защекотал кожу, процарапываясь сквозь волосы, — я уеду сейчас; вернусь к закату. Надеюсь, ты разделишь со мной вечер. Отдохни, ты ещё не выздоровела полностью.
Смотрела, как ему подводят огромного оленя, как владыка надевает перчатки, подхватывает поводья и уезжает вместе с толпой вояк. Если вчера он говорил с финансистами, то сегодняшний день отдан клике «ястребов», и они повезли владыку куда-то к границе пущи; что-то насчёт охранного периметра, он хочет посмотреть сам.
Мортфлейс предложила вернуться в постель и отдохнуть, но я, помня про Ганконера, попросила проводить к нему. Спросила, принято ли у эльфов предупреждать о визите: оказывается, богине все и всегда рады… ну хорошо, а если, допустим, он будет с женщиной? И меня совершенно не поняли: что ж, значит, они будут рады вдвоём. Не зная, как достичь понимания, я просто оставила эту тему.
Ганконер жил в огромном дубе, и расщелина снизу была входом. Через несколько шагов пришло понимание, что изнутри жилище наверняка изменено магией: расширено пространство, и витая деревянная лестница уходит к золотистому свету далеко вверху. Мортфлейс отстала — похоже, лесенка была непростая. Поднимаясь, почувствовала, что стало жарко, и расстегнула плащ. Подъём казался бесконечным, и совершенно неожиданно закончился. Передо мной открылась круглая комната, с книжными шкафами по стенам, письменным столом и стулом, круглым окошком, в котором была видна пуща. В середине комнаты, в круге из горящих свечей, в позе лотоса сидел Ганконер, и перед ним стоял золотой кубок, почти доверху полный крови, которая стекала по его руке. В другой руке был короткий, похоже, ритуальный нож, которым он вскрывал себе запястье. Вздрогнув, поднял на меня глаза:
— В этот раз быстро, — и, вглядевшись, — чудесно, очень похожа. Проходи, возьми мою кровь и раздевайся, я не хочу ждать.
Удивилась. Понимая слова по отдельности, совершенно не понимала, о чём он. Вроде бы на синдарине я теперь говорю, как носитель, но вот же незадача — не понимаю.
— И даже реакция, и выражение невинности на лице, всё схвачено… Послушай, если я за всю ночь не почувствую подмены,
— Совершенно, как настоящая, это потрясающе. Не то что в прошлые разы: с налёту. Какая высокая степень достоверности, продолжай в том же духе, можешь даже посопротивляться, — нечеловечески плавно, текучим движением встал и как-то моментально оказался рядом, очень близко, и я почувствовала его тяжёлое дыхание.
Прижалась к стенке, чтобы уйти от контакта, подумав, что день сегодня щедр на нежданную тактильность. Замерла, когда Ганконер протянул руку к розе в волосах, вынул её, и медленно, глядя на грудь (боже, какие у него чёрные ресницы!), засунул цветок стебельком в ложбинку, открывающуюся в вырезе платья, а потом заглянул в глаза так, что захотелось оказаться где-нибудь подальше. Облегчённо выдохнула, когда в комнату ввалилась Мортфлейс. Ганконер отвлёкся и удивился. Мортфлейс, моментально оценив обстановку, сказала два слова:
— Это она!!! — с непередаваемым выражением.
Ганконер встряхнулся, как кот, которого облили водой, резко обретя привычный облик, и тут же зачем-то затолкал нас в угол, провесив в воздухе золотистую паутинку, отгородившую от остальной комнаты, и кинулся тушить свечи, но очевидно, не успел сделать, что хотел: по лестнице что-то поднималось, слегка порыкивая. Когда оно входило, Ганконер что-то крикнул, и невнятная фигура вспыхнула, превращаясь в демона. Точнее, в демонессу. При рогах, копытах, хвосте и крыльях. Сияющая, с пастью, полной острых зубов, она с насмешкой прорычала:
— Зачем было заставлять принимать истинный облик? Заказ вроде был на другое?
Ганконер, обретший обычную бесстрастность, сухо обронил:
— Ложный вызов.
— Без разницы. Ты всё равно должен кровь.
— Вот она. Бери и уходи.
Демонесса прошла к бокалу, по пути заметив нас и посмотрев алчным и полным непередаваемой насмешки взглядом, дёрнулась было с рычанием в нашу сторону, но Ганконер что-то сказал, и она вернулась к крови. Взяла бокал и исчезла.
Поражённая увиденным и раскаявшаяся сто раз, что вот не предупредили занятого мага и нарвались на демона, да и ему что-то испортили, наверное, я поизвинялась, расспросила о здоровье, совершенно не запоминая полученные ответы, и как можно быстрее откланялась. Пока шли обратно, снова почувствовала, что погода сегодня мерзкая, и застегнула плащ, попутно с содроганием вспомнив про цветок, достав его из декольте и бросив на снег. Голова горела, потряхивало. Мортфлейс с сочувствием рассказывала, что шаманы-де существа сложные, а уж этот особенно. Оказывается, Ганконер считается отморозком, опасным и непредсказуемым, противоречивым и нестабильным, с необычными для эльфийского шамана талантами — отчасти из-за происхождения. Отношение к нему крайне неоднозначное. Но — сила. Один из четырёх Великих шаманов и второй по силе в Зеленолесье. «Эльфийским розам нужна защита», да…
Не хотелось сразу идти во дворец, и мы просто побродили по лесу. Пуща чудесна, особенно, если тебе её показывает эльф.
Вернулись как раз к закату, но позже Трандуила. Тот уже сидел на троне, а внизу стоял Рутрир, я узнала его. Мы проскочили в малые ворота и так же незаметно хотели пройти к себе, но Трандуил заметил и позвал:
— Блодьювидд, я уже начал беспокоиться. Всё хорошо?
— Да, ваше величество.
Замалчивать эпизод с Ганконером, понятное дело, было бы глупо, но хоть объясняться было не нужно: Трандуил уже смотрел в глаза Мортфлейс, явно перерывая её память.
Опустив глаза, помолчал. Рутрир напряжённо смотрел на него.
— Хорошо. Блодьювидд, как ты воспринимаешь то, что увидела там?
Где «там», объяснять не стал — и так было понятно. Вздохнула, подумав: вот зачем спрашивает, всё же видел… и не хотелось ничем навредить соловью. Сама виновата, явившись незваной к занятому… эльфу. И чувствуется, что вопрос неспроста, и что есть подо всем этим какие-то нехорошие подводные течения и дрязги, которых я не понимаю. Но, когда не знаешь, что сказать, лучше говорить правду. Она так же ужасна, как и ложь, так что разницы практически нет, но и врать не пойми зачем тоже смысла нет. Огорчённо ответила: