Королевская страсть (Цыганский барон)
Шрифт:
— Нет? Вы находитесь здесь, а согласно стародавнему закону, любая женщина, находящаяся под крышей наследного принца Рутении, находится под его защитой.
— Я нахожусь здесь не по собственному выбору!
— Вы здесь против своей воли? — холодно осведомился он.
— Что… при чем тут это? Я потеряла память и не знаю, где мое место, не знаю, где мне хотелось бы быть.
— Вот именно. Но мой гость уже заждался. Надеюсь, вы в скором времени присоединитесь к нам. А этот разговор мы продолжим позже.
Мара долго смотрела ему вслед. Смутная тревога точила ее. Неужели он нарочно сыграл на ее опасениях и ее гневе в надежде заставить ее выдать себя каким-нибудь
Ну и что? Да, он грозный противник, вооруженный умом и житейским опытом, располагающий множеством осведомителей, наделенный язвительным красноречием, которым, по воспоминаниям Элен, обладал и его отец, но он всего лишь человек, жалкий отпрыск захудалого балканского королевства где-то на краю Центральной Европы. Просто смешно смотреть, как все вскакивают по первому его слову, съеживаются, стоит ему только поднять бровь.
Она не станет этого делать. Может, у нее и нет морального права здесь находиться, может, она и представляет какую-то опасность для него, но это не дает ему права распоряжаться ее жизнью или смотреть на нее сверху вниз. В настоящий момент от нее требуется быть как можно ближе к нему, но она не обязана терпеть любое обращение, каким ему вздумается ее удостоить. Она не обязана и не будет терпеть.
4.
К тому времени, когда Мара добралась до гостиной, там уже не осталось ни следа от гвардии принца и господина Дюма. Принц сидел в одиночестве перед огнем, разожженным в большом мраморном камине. Он сидел в кресле, вытянув перед собой одну длинную ногу в сапоге, и глядел на пламя. В руке у него был бокал вина. Его золотистые волосы ярко выделялись на фоне синей шелковой парчи, которой были обиты спинки кресла.
За окнами день уже превратился в ранний вечер, казавшийся еще более темным из-за обложенного тучами неба. Свечи в ветвистом канделябре на столе в середине комнаты давали дымный и неверный свет. Все углы комнаты были погружены в тень. В полумраке можно было разглядеть на стенах драгоценные шпалеры работы Гобелена [6] , вырезанный из мрамора фриз над камином с мифологическими фигурами, персидский ковер с цветочным орнаментом, несколько комодов, кушеток и кресел в стиле Людовика XV. К счастью, в полумраке пыль и грязь были не так заметны.
6
Красильщик, основавший в 1662 г. целую династию мастеров по изготовлению ковров-картин и давший им свое имя.
Маре показалось, что Родерик не заметил ее присутствия, но, когда она замедлила шаг на середине комнаты, он встал и повернулся к ней лицом. Он окинул взглядом измятое шелковое платье, которое ей пришлось еще раз надеть по необходимости, но ничего не сказал. Подойдя к комоду, на котором стоял поднос с бутылками и бокалами, он налил вина в бокал и протянул ей.
— Прошу вас сесть.
Его тон никак нельзя было назвать приветливым, но и упрекнуть его в излишней властности она бы не смогла. Мара подошла и взяла у него бокал с вином. Он указал ей на кресло по другую сторону от огромного камина, и она села на самый краешек.
Сам Родерик не стал садиться, а остановился спиной к огню, задумчиво глядя на Мару потемневшими глазами, словно обдумывая какое-то решение. Протянув руку, он коснулся затянувшейся раны у нее на виске. Мара отшатнулась, а он нахмурился и опустил руку.
— Чудесное выздоровление! Вы удивительно быстро оправились от пережитого потрясения.
— Со мной ничего страшного не случилось.
— Если не считать такого пустяка, как потеря памяти. Не думаю, что вы продолжали бы удостаивать нас своим обществом, если бы память к вам вернулась, поэтому смею предположить, что вы по-прежнему ничего не помните о себе. Я не ошибся?
Ей показалось или в его голосе прозвучала насмешка? Мара не могла быть твердо уверена.
— Нет.
— Насколько мне известно, никакого заявления об исчезновении женщины, отвечающей вашему описанию, властям подано не было. На улицах тоже не слышно ничего о похищении.
— Понимаю.
Она упорно смотрела на вино в бокале, переливающееся всеми оттенками рубина.
— Похоже, вам придется остаться с нами.
— Придется?
— Если только нет другого места, куда вы хотели бы отправиться.
Мара медленно покачала головой.
— Я… Мне очень жаль, что приходится злоупотреблять вашим гостеприимством.
— Ни о каком злоупотреблении речь не идет. Я придумал, как вы могли бы… отработать свое содержание.
Он нарочно употребил слово, вызвавшее у нее протест в предыдущем разговоре, в этом она не сомневалась. Мара взглянула на него, стараясь не выдать вспыхнувшую в душе тревогу.
— Что вы имеете в виду?
Родерик следил, как краска заливает ее лицо, и пытался угадать, о чем она думает в эту минуту, чего ждет от него. Помнит ли она их разговор в день возвращения в Париж? Если она и помнила, то ничем этого не показала: она не бросала на него кокетливых взглядов искоса, не выказывала смущения. Но неужели она могла забыть? Если она действительно забыла… Родерик чуть было не поверил, что она в самом деле потеряла память. Вот именно: чуть было…
— Мой дворецкий — прекрасный человек; более преданного и верного слуги мне не найти. Сарус служил мне с тех пор, как я себя помню, а раньше он служил камердинером и дворецким у моего отца. Его отец, дед и прадед служили моим предкам и во времена крепостного права, и после его отмены. Говорю вам об этом, чтобы вы поняли, почему я не могу просто взять и уволить его за пренебрежение обязанностями, хотя результат его теперешней работы вы сами видите. По правде говоря, дело не в пренебрежении, а в возрасте. Сарус стал плохо видеть, он больше не в состоянии работать, как когда-то, он даже из своей комнаты почти не выходит. И все же заменить его кем-нибудь помоложе было бы равносильно убийству: он посвятил свою жизнь служению мне и моему отцу. — Родерик помолчал с минуту, потом решительно продолжил: — Есть только один способ исправить положение, не нанося ему смертельного оскорбления: передать управление домашними делами в руки женщины.
— Вы хотите нанять домоправительницу?
— Какую-нибудь мегеру средних лет, деловитую, энергичную и полную презрения к жалким усилиям Саруса? Нет уж. Я имею в виду женщину, которую он примет, потому что будет знать, что она связана со мной. Права моей жены он признал бы безоговорочно, как и моей любовницы, если бы я настоял, а она проявила такт.
Это предложение, идеально отвечавшее ее целям, всполошило Мару.
— Вы хотите сказать…
Он насмешливо поднял бровь, его губы изогнулись в коварной улыбке, когда она умолкла, не находя нужных слов.