Королевская страсть (Цыганский барон)
Шрифт:
— Не извиняйтесь. У вас опять открылась ранка на лбу. Все это моя вина. Если бы не моя небрежность, ничего бы не случилось.
Слабая улыбка тронула ее губы.
— Странно слышать такие слова от вас.
— Почему? Я произвожу впечатление человека слишком гордого, чтобы признать свою ошибку?
— Нет-нет. Вы производите впечатление человека, не допускающего ошибок.
Внезапно Родерик замолчал. Ей показалось, что он даже не дышит. Мара опять подняла ресницы. В его взгляде, устремленном на нее, читалось такое острое сомнение, что она попыталась выпрямиться и сползти с его колен.
Он сжал ее еще крепче.
— Труди! Коньяк!
Суровая амазонка повернулась в седле и вытащила из сумки плоскую
Она отвернулась.
— Это смягчит боль. Считайте, что это лекарство.
Он вновь прижал край фляжки к ее губам. Мара осторожно отхлебнула чуть-чуть, и тут принц запрокинул фляжку, так что ей волей-неволей пришлось сделать несколько глотков. Спиртное обожгло ей горло, у нее перехватило дух. Жидкий огонь растекся до самого желудка. С трудом отдышавшись, Мара сказала:
— Вы напоите меня допьяна.
— Разве это так уж плохо? — тихо спросил он, опять поднимая фляжку.
Оказалось, что это совсем не плохо. Мара вплыла в Париж на коньячных парах, действие которых было усилено переутомлением и голодом. Она не заметила, как они добрались до городской резиденции принца, как въехали в ворота, как ее внесли внутрь. Но когда принц опустил ее на упругие пружины матраца и начал расцеплять ее руки, сплетенные вокруг его шеи, она очнулась настолько, что сумела сонно улыбнуться ему.
— У меня тут холостяцкое хозяйство, но постараюсь отыскать для вас горничную. Если не найду, пришлю вам Труди.
— Вы очень добры, — прошептала Мара.
— Не спешите с выводами. Вы считаете, что я не допускаю ошибок, но было бы большой ошибкой приписывать мне несуществующие добродетели.
— У вас их нет? Значит, я могу ввести вас в искушение?
Его глаза заискрились смехом.
— Вам нужно разрешение или всего лишь мое мнение? Если первое — даю его вам без оговорок. Если второе, то ответ: да, без сомнения.
— Вам это может не понравиться.
— Это почему же?
Она заметила, что кончики ресниц у него золотистые — парчовый занавес, за которым он скрывал свои мысли. Но Мара успела кое-что заметить, прежде чем занавес опустился: в глазах принца промелькнуло некое предупреждение, отрезвившее ее затуманенный разум, заставившее ее вспомнить об осторожности. Искреннее оживление у нее на лице угасло. Она расцепила руки, обвивавшие его шею, и отодвинулась.
— Мне говорили, что мужчины предпочитают роль охотника.
— А некоторым женщинам нравится быть дичью?
— Только не мне, — торопливо ответила Мара.
— Думаете, ваш ответ заставит меня обуздать свои инстинкты и покорно ждать, пока вы меня очаруете?
— Вы все равно не сумеете.
— Не сумею? Жаль. Это было бы совершенно новое ощущение.
Казалось, он бросает ей вызов, хотя, опьянев от коньяка, она не была твердо уверена. Но если это был вызов, принять его сейчас она была не в состоянии. Она не сумела подавить зевок и прикрыла рот ладонью.
— Прекрасно. Давайте отложим до завтра.
— Солнце встает. Завтра уже наступило.
— Вам придется подождать.
Родерик опустил ее голову на подушку и натянул до подбородка льняную простыню и одеяло. Его голос дрогнул, возможно, от смеха, когда он ответил:
— Но как же мне вынести ожидание?
Район Парижа, в котором располагался дом, принадлежащий королевскому семейству Рутении, назывался Ля Марэ. Некогда заболоченная местность была осушена и застроена, по мере того как расширялся город. Благодаря удобному сообщению с Лувром и Тюильри, с годами этот район стал одним из самых аристократических. Здесь возвышались роскошные особняки, которые сами по себе могли считаться дворцами. Район начал приходить в упадок, когда по требованию Людовика XIV его придворные переселились вместе с ним в Версаль, а революция усугубила процесс разрушения. Однако когда Наполеон, став императором, перенес свою резиденцию во дворец Тюильри, великолепные особняки Ля Марэ вновь стали заселяться, и эта традиция не нарушилась с возвращением Бурбонов и воцарением Орлеанской династии. Район превратился в причудливую смесь трущоб с роскошными домами знати, где аристократы сталкивались с потомками санкюлотов, и всех развлекали селившиеся на чердаках и в мансардах представители парижской богемы.
Резиденция принца, известная под названием «Дом Рутении», была построена из того же светло-золотистого камня, что и большая часть зданий в Париже. С годами этот камень покрылся копотью от многочисленных печных труб и приобрел тот же грязновато-серый цвет, что и весь Париж. Массивные въездные ворота кованого железа, увенчанные гербом Рутении, огораживали мощенный булыжником передний двор, самый большой из четырех дворов, составлявших единое целое с четырехугольным зданием. Во дворы, носившие, для удобства, названия четырех частей света, выходили окна комнат, причем парадный подъезд приходился на южный двор. Это создавало впечатление открытости и обеспечивало доступ воздуха и света через витражные стекла высоких окон. Передний двор, мощенный булыжником, служил только для приема экипажей и не имел иных украшений, кроме статуи Дианы и барельефа над парадным входом с изображением четырех времен года в виде символических женских фигур в древнегреческом стиле, зато остальные дворы были засажены вечнозелеными кустарниками, образующими геометрический орнамент. Переходя из комнаты в комнату, из любого окна можно было любоваться зеленью и открытым пространством. Летом цветущие растения добавляли убранству красок, но сейчас, в конце ноября, во дворе можно было видеть лишь темную зелень кустов, вскопанную землю да несколько пустых каменных урн.
Маре дом показался настоящим дворцом. Ей сказали, что под его крышей расположено не меньше семидесяти комнат. Над южным, то есть парадным, двором размещалась главная галерея — длинный коридор, из которого открывался доступ на парадную лестницу, ведущую из вестибюля в парадную гостиную и другие помещения для официальных приемов в левом крыле здания. Справа размещались апартаменты принца с многочисленными приемными, несколькими гостиными и другими комнатами, а за ними — величественные апартаменты короля Рольфа и королевы Анжелины, собранные в восточном крыле. Над северным и восточным крылом размещались малые гостиные, которым прихоть архитектора придала овальную и круглую форму, длинная галерея, используемая для прогулок и иногда для танцев, а также приемные, будуары, спальни и гардеробные. Апартаменты, отведенные для Мары, состояли из спальни, маленькой гостиной и гардеробной и находились рядом со служебной лестницей, ведущей на первый этаж и в кухню. Кроме кухни, на нижнем уровне располагались помещения для слуг, кладовые, каретный сарай и конюшни.
Это была, без сомнения, огромная и великолепная резиденция, однако вся обстановка — мебель и шторы, картины и фрески, фарфор и фаянс, хрустальные люстры некогда превосходного качества — теперь имела одинаково обветшалый вид. Никто не прилагал усилий, чтобы обновить этот пышный особняк; хотя во многих других домах Парижа уже был проведен газовый свет, здесь для освещения использовались только свечи. В темных углах многочисленных комнат скрывались сокровища, но тут же накапливалась вековая грязь и были свалены обломки пришедшей в негодность мебели. Окна давно надо было вымыть, полы отполировать, потолки очистить от бесконечных наслоений сажи и копоти. Ни одна из каминных труб не давала хорошей тяги, кухня работала из рук вон плохо, и пищу подавали уже остывшей. В парадном дворе скопились кучи навоза, за кухонной дверью на улице возвышалась неприглядная груда мусора. Отхожие места издавали невыносимый запах.