Королевский дуб
Шрифт:
Глава 10
Недели через две после этого вечера Тиш отправилась в Атланту сделать операцию на десне, и я поехала с ней, чтобы привезти ее обратно, если она будет чувствовать себя недостаточно хорошо, чтобы самой сесть за руль. Я оставила Хилари у Чепинов и взяла один день за счет моего драгоценного отпуска по болезни. Мы поехали в четверг, операцию Тиш сделали в пятницу утром, и к субботнему вечеру она чувствовала себя вполне прилично, чтобы пойти пообедать. Я проводила дни в походах по магазинам, покупая вещи для Хилари и для себя, разъезжала на „тойоте" по забитому машинами и гудящему Бакхеду, где так недавно проносилась на „БМВ".
Я проехала мимо нашего бывшего
Тиш сидела на банкетке, потягивая мартини; свою распухшую челюсть она удобно устроила в складках кашемирового свитера. У моего прибора также стоял мартини, бледный, как свет луны, в запотевшем ото льда бокале. Я с благодарностью сделала глоток, потом второй.
— Спасибо, — сказала я, гримасничая от острого вкуса джина. — Как раз это мне и было нужно.
— Тяжелый день среди роскошных соблазнов?
— Да, что-то вроде этого. Я чувствовала себя чужаком с другой планеты. Как будто я здесь никогда не жила. Хуже того, у меня ощущение, что я и в Пэмбертоне не живу. Тиш, внезапно мне показалось, что я вообще нигде не живу. Будто я свободно плаваю в пространстве. Противное и какое-то странное чувство.
— Ну, это меня не удивляет. В последнее время ты не была похожа на среднюю американку. Ты сейчас — свежая сплетня в очередях в кассы и в косметических салонах.
— Люди говорят обо мне?
Не знаю почему, но я была удивлена. Конечно, они обсуждали меня, как можно иначе?!
— А ты еще сомневаешься в этом? — спросила Тиш. — Картер Деверо — всеобщий любимец. Что хорошо для Картера — хорошо для Пэмбертона, и все такое прочее. Я бы не сказала, что ты выбрала благоразумный способ разрыва с ним. Попасться в самый интересный момент в верхней спальне „Королевского дуба", в то время как весь город находится этажом ниже? Бог ты мой, Энди, неужели ты не могла написать ему обычную записку в стиле „Дорогой Джонни…" и тому подобное?
Меня охватила огромная тихая усталость. Я могла бы вытянуться сейчас на скамейке и спать часами, днями…
— После всего, что случилось, Картер вернулся к Пэт — по крайней мере я так слышала. Это будет предлогом для пересуд еще пару месяцев, — заявила Тиш, выгребая маслину из моего мартини и засовывая ее за здоровую щеку. — Черт, здорово жжет. Я слышала, что он посетил вместе с ней собрание Ассоциации юристов, проходившее на Си-Айленде; сейчас они там. Все интересуются, что ты скажешь по этому поводу, но тебя никто не видит, поэтому разузнать невозможно. Мой телефон начнет трезвонить в ту же минуту, как я войду в дом. Догадываюсь, что тебе не слишком хочется говорить со мной на подобную тему, я права? Но ты же знаешь — я никому ничего не скажу.
— Тиш, просто сейчас я не могу говорить о Картере. — Я вновь ощутила боль от подлости и вины. — Мне бы очень хотелось, чтобы люди не вели разговоров о нем. Он к этому совершенно не причастен. И смертельно ненавидит сплетни. Что касается меня, то я действительно удивлена, почему кто-то интересуется тем, что я делаю. Я не одна из вас. Не по-настоящему.
— Однако ты почти стала одной из нас. Ты была близка к этому. А что до того, почему они сплетничают… Ты серьезно спрашиваешь? Подумай сама. Ты на самом деле слишком много занималась амурными делами, Энди. Вначале в городе, потом по всем болотам. Это просто… мы не так поступаем в Пэмбертоне. Не говорю, что большинство из нас не хотело бы сделать то же самое; просто мы так не делаем. Даже мы, давно замужние женщины. Как раз именно мы. И когда кто-то очень похожий на нас занимается сексом повсюду, да еще не с одним, а с двумя мужиками — мы сплетничаем.
— Пэт Дэбни поступает не
— Она — не одна из нас. Она — закон для самой себя. К тому же она — „зимний житель". А ты должна была стать пэмбертонкой. Все было подготовлено к этому; пойми, это практика нашей общественной жизни. Ты и Картер. Зацементированы в решетку. Маленькие города живут по своим правилам и ритуалам. Если ты и Картер могли порвать отношения из-за… из-за дикого человека, значит, подобное может случиться с любым из нас. Я не хочу сказать, что ни одна женщина в городе не мечтала заняться любовью с Томом Дэбни на дереве или чем-нибудь в этом роде; все мы об этом мечтали. Даже гранд-дамы, даже его мать и сестра, возможно. Однако совершить это — просто диссидентство. Поступок, выходящий за рамки закона нашего „стада". Я слышала, как Кэролайн Дэбни говорила: „А она выглядела такой милой уравновешенной маленькой матроной". Кроме того, я немного беспокоюсь за тебя, если говорить откровенно. И удивлена, что ты удивляешься.
— Они слишком мало знают обо мне, чтобы с таким дьявольским упорством судить меня, — резко заявила я. — Нельзя сводить все, что представляет собой человек, только к сношению. Я меньше всех в мире похожу на Иесавель [81] ты это прекрасно знаешь.
— Да, знаю. Но вспомни: все, что они знают о тебе, так это то, что ты занималась любовью почти каждую ночь с тех пор, как приехала в Пэмбертон. В городе таких размеров это довольно эффектно.
Я замолчала, сознавая под тонким слоем гнева и обиды правоту подруги. Я, возненавидевшая издевательский акт любви и бежавшая из города и от жизни, чтобы избавиться от него, провела почти всю свою новую жизнь или думая о сексе, или занимаясь им. Вначале — с Картером, а теперь, почти ежедневно, почти постоянно, с Томом Дэбни.
81
Иесавель, или Иезавель — жена библейского царя Ахава, ввела в Иудейском царстве культ Ваала. Синоним развратной, нечестивой женщины.
И такая любовь… я не знала, что подобная ей может существовать. Я знала чрезмерность, невоздержанность, почти порочность, я знала это от Криса с самого начала приобщения к физической любви. Деликатность и нежность я узнала от Картера. Том Дэбни дал мне все это одновременно с добавочной закваской смеха. Там, на Козьем ручье, в окутанном зимой, освещаемом огнем камина доме в кровати Тома, на полу, в лесах на меховом покрывале, под деревьями на ковре из листьев и сосновых игл, в горячей ванне и в каноэ, однажды даже на широкой низкой ветви огромной магнолии мы любили друг друга быстро и безмолвно, или медленно и громко, мы занимались любовью любого оттенка и опыта, при солнечном свете, в темноте и даже под дождем; и всякий раз я узнавала новые, потрясающие величины ощущений, и почти каждый раз мы смеялись. Заниматься любовью с Томом Дэбни означало нырять в глубину, погружаться и тонуть, а потом вновь всплывать в радости. За те недели, когда я каждый день отправлялась на Козий ручей, я стала созданием из плоти и дикости; стоило Тому только прикоснуться к моей руке и посмотреть на меня; стоило мне лишь произнести: „Том", как он прекращал свои дела, шел ко мне, и мы соединялись. Мы пытались быть осмотрительными при Хилари, но я замечала, что в те дни она все раньше и раньше уходила в маленькую комнату, которую Том устроил для нее, или оставалась на улице с Мисси и Эрлом, когда это было возможно. Я была глубоко тронута ее деликатностью, ее детской непосредственностью. Но мы старались не пользоваться ее интуитивным тактом, хотя нам было невероятно трудно удержаться от прикосновений друг к другу.
— Может быть, мы занимаемся любовью слишком много? — однажды спросила я Тома. Я лежала, забросив ногу на его бедро, и слушала, как дождь барабанит по окнам. Была суббота, и Хилари неохотно отправилась со своим классом на практические занятия в краеведческий музей в Олбани.
Том указательным пальцем провел вокруг моего соска, оставив на коже след из мурашек.
— Может, мы дышим слишком много?
— Дело в том, что иногда мы слишком громко выражаем себя. Мы кричим, как пара гиен.