Королевский краб
Шрифт:
И я, прыгая через две-три ступеньки, ринулся вниз на свое рабочее место. На палубе я сразу заметил перемены: совершенно пепельной стала вода, тускло светиле солнце, и задул порывистый ветер с востока. По морю пошли крутые волны, плавбаза начала лениво крениться то на один борт, то на другой, и монотонно заскрипели якорные цепи…
На палубе судачили женщины из бригад распутки. Они на все лады обсуждали случай, который произошел на «азике». Больше всех кипятилась Алка, недоумевала, как многоопытный Сабирович проглядел катер инспектора.
— Он, бабоньки, такой глазастый. Он, когда хлопцы крошат прилов, бинокля от глаз не отымает. Станет на рубку, чтобы дальше видеть, и зыркает, зыркает!
— Не всегда коту масленица, — сказала Анна и презрительно улыбнулась.
— Вот подожди, попадется ваш Женька, — возразила ей Алка, — ты по-другому запоешь.
— Дядя Женя не попадется, — сказали близнята.
— А че, рази он у вас заговоренный от беды?
— Заговоренный или незаговоренный, но он не попадется, — повторила Таня.
— Потому что честно рыбалит, — добавила Галя и зашмыгала носом. — Рыбалит как положено!
— Ух вы, шмоко… — Алка не договорила, потому что Анна сняла руки с плеч девушек и начала демонстративно засучивать рукава свитера. — Ты что, Анна?
— Кто мои девочки? Разве они тебе неправду сказали?
— Правду, правду, — затараторила явно напуганная Алка и сделала шаг назад, затем будто внезапно вспомнила: — У меня же тресочка в духовке тушится! — и побежала на кухню.
А погода между тем ухудшалась на глазах. Уже половину неба заволокли низкие тучи, пришедшие с сопок Камчатки, закрыли солнце. Усилился ветер, и запенились крутые волны. Мимо меня резво пробежал Андреич, закричал, перекрывая гул ветра:
— Кач идет, очень большой кач!
С неба начала сыпаться снежная крупа, резко похолодало. Наши мотоботы подходили один за другим. Я видел, как они ныряли по волнам, взлетали и падали. Иногда некоторые из них качались, балансировали на вершине волны и затем скользили вниз, зарывались носом в свинцовую воду, а корма поднималась, оголялся винт и стремительно набирал обороты. Ловцы в оранжевых робах держались за скобы, вбитые в рубки, а старшины выжимали из моторов все их лошадиные силы и сбрасывали газ лишь около борта плавзавода. Вот мимо нас полным ходом прошла «Абаша» и скрылась за горизонтом. Я тогда еще не знал, что она по приказу капитана-директора пошла навстречу «семерке». Я залюбовался траулером. Красиво он шел, без натуги разрезал встречные волны, вонзался в них, словно нож в масло.
Ко мне подошел Федя и, щуря свои близорукие глаза, сказал:
— А ты знаешь, как Сабир погорел?
Я пожал плечами.
— Глупо он погорел, нелепо! Мне ребята рассказали. Они увлеклись, Сабир голову потерял, когда увидел королевского краба.
— Королевского? Где увидел?
— В сетке, вот где! Первым-то его увидел Ванька-второй. Ты знаешь его, лоб под два метра. Из Сучана он. У «азика», значит, пошли сетки, забитые мальком и самками. Сабир не стал деликатничать, вытащил обрезок трубы и отдал его Ивану. Тот поплевал на ладони и пошел на нос, замахал трубой, а Сабир бинокль к глазам приставил. Остальным ловцам делать было нечего. Они закурили, начали травить анекдоты. А рулил моторист, подлаживая ход бота к темпу Ивана… Употел Ванька от трудов неправедных, хотел уж было трубу другому передать, как тут заметил короля. Король плохо зацепился, лишь двумя лапами и оказался шустряк. Чапы-чапы и одну лапу выпутал, повис на одной у самого борта и воду чует, вот-вот сорвется… Иван Сабира позвал, и Сабир ошалел от удачи. Да вся команда ошалела! Мотор заглушили, а Сабир — бац бинокль на крышу рубки и пошел на нос, решил самолично сетку подтянуть и взять короля. Пошел по левому борту, а за ним — вся команда, вот дураки! Бот стал крениться, черпать воду, да и очень скользко было на палубе, особенно на носу, где Иван крушил нестандарт. В общем, Сабир схватил короля поперек правой клешни и тут поскользнулся, на пузе поехал за борт, завопил: «Короля хватайте, а потом уж меня!» И, значит, краба им из воды протягивает, а он колючий, у него ведь шипы, как у дикобраза! Ближе всех был Ванька-пентюх: он — хвать так, хвать эдак, колется король! А у Сабира намокла одежа и потянула его на дно. Тогда стали его спасать, и тут к ним инспектор подчалил, начал протокол писать…
— Значит, не пожалел он Сабировича, — сказал я.
— А че жалеть? Все правильно. Инспектор Иванов еще в прошлом году дал клятву изловить Сабира за паскудным делом.
— Получается, что королевский краб не только удачу приносит, но и…
— Что ты буровишь, Сергеич? — перебил меня Федя. — Он только удачу приносит, удачу, давно это замечено!
— Но ведь Сабиру он не принес удачи?
— Сабиру — нет, а Иванову и всему крабьему племени принес. И знаешь, что сделал Сабир дальше? Он бросил короля на палубу и растоптал его ногами. А такое у нас не прощается никому. Теперь под его началом даже бичи не согласятся работать.
К четырем часам дня на мотобалках нашего плавзавода по-штормовому были закреплены одиннадцать мотоботов. В морях, как выражаются краболовы, была лишь одна «семерка». Ее появления мы ждали с минуты на минуту. Я, спасаясь от ветра и холода, устроился вместе с Костей в стеклянной кабине крана. Из нее хорошо просматривалась вся огромная палуба, густо заполненная поникшими, порыжевшими стропами с крабами. На конвейере работали Андреевич и его несколько помощников. Слонялся, как неприкаянный, со шлангом в руках мойщик палубы, Игнатьевич. Он, как всегда, искал себе работу, заглядывал в каждую щель, выуживал оттуда мусор и складывал в аккуратные кучки, потом смывал их за борт мощной струей воды из шланга. Я видел, как он перешел на правый борт и там о чем-то заговорил с Настей, которая уже больше часа стояла неподвижная, застывшая в тревожном ожидании и смотрела в мглистую даль.
— Волнуется Настя, — сказал Костя. — Всегда она так, чуть задержится «семерка», станет на палубе, и тогда палками не отгонишь ее от борта!
— Она в Жене души не чает, — сказал я.
— А чего они сегодня задерживаются? — спросил Федя.
— Поле у них дальнее, а потом радиосвязь забарахлила. Завлов кричит в микрофон, а на «семерке» не слышат. Но сейчас, наверное, уже слышат. Илья Ефремович еще полтора часа назад дал команду техникам — немедленно наладить радиосвязь.
Мы разговаривали и не знали, что в это время «семерка» действительно вышла на связь и сообщила о перебоях в работе мотора и о том, что «Абаши» рядом нет. И тогда Илья Ефремович объявил тревогу. Мотобот начали искать все четыре наших вспомогательных траулера. Но им мешали плохая видимость и снежные заряды. Все начали ощущать могучее дыхание двух приближающихся циклонов. «Абаша» между тем ходила по кругу, все сужая и сужая район поисков. Локатор показывал, что в центре круга есть какая-то движущаяся светлая точка. Через некоторое время выяснилось, что это был колхозный сейнер, спешивший изо всех сил-в устье Хайрюзовки. Капитан «Абаши» доложил обо всем на базу и пошел южнее, ближе к японской зоне, а Илья Ефремович приказал снимать плавзавод с якорей.
— Боцмана на бак! — раздалась команда с мостика. — Вира яко-р-ря!!!
Это означало, что «Никитин» тоже отправляется в район поисков. И тут в нашу закрытую кабину ворвался крик Насти: «Женечка, родной!» Наконец и она поняла, что с «семеркой» произошла какая-то беда. Иначе почему «Никитин» снимается с якорей?
Игнатьевич нелепо взмахнул перед Настей руками, потом попытался увести ее, но не так просто было даже с места, сдвинуть грузную жену Карповича.
— Пошли к ней, — сказал Костя, отворяя дверцу кабины, и начал торопливо спускаться по лестнице на палубу.
Мы с Костей подбежали к правому борту, взяли Настю под руки. Она плакала и говорила одно и то же:
— Знаю, знаю… у меня с утра такая тревога в душе, такая тревога!
Я зашел в кабинет Бориса Петровича. Коляда сидел на диване какой-то сумрачный и подавленный. Увидев меня, он сказал:
— Дела!
— Что, совсем плохие? — спросил я.
— Если мы до наступления темноты не найдем «семерку», будет хуже некуда. На ней, брат, двенадцать человек. Из них семь отцов… Нет, не надо было сегодня выпускать мотоботы на промысел. Не надо!