Королевский крест
Шрифт:
— Не только у тебя бывают срочные дела. — Девушка поцеловала Эльдара в щеку. — Увидимся завтра.
— Что за ерунда? — Ахметов обошел письменный стол, плюхнулся в кресло и вытащил из ящика рацию: — Даньшин! Володя, через десять минут Никита уезжает, распорядись насчет сопровождения. — Отключил рацию, перевел взгляд на друга: — Теперь-то ты скажешь, зачем собрался домой?
— И теперь не скажу, — буркнул Крылов. — Не сегодня.
— Знаешь, Кит, иногда мне хочется тебя убить.
— А потом ты вспоминаешь, что я
— Ты действительно гений, — рассмеялся Эльдар. — И еще мой друг. А для друзей сделаешь все, что угодно. Так?
— Так.
— Потому что, кроме друзей и родителей, доверять в этом мире никому нельзя.
Это было начало их любимой поговорки, поговорки на двоих.
— Дружбу можно купить.
— Я свою давно продал.
— Нет, я выиграл ее в карты.
Ахметов снова рассмеялся.
— Старик, тебе действительно нужно домой?
— Обязательно.
— Обещаешь не делать глупостей?
— Что же, я сам себе враг?
— Тогда поезжай.
— До завтра.
Но когда за Крыловым закрылась дверь, улыбка сползла с лица Эльдара. Он выбрался из кресла, задумчиво прошелся по кабинету, остановился у стола и пристально посмотрел на два стоящих рядом бокала. Никиты и Анны.
Казино «Изумруд».
Москва, улица Шаболовская,
5 ноября, пятница, 21.33
— Давид, я слышал, игра не удалась? — мягко спросил Гори. — Мне звонил Чемберлен, сочувствовал.
Цвания сглотнул подступивший к горлу комок.
— Автандил, я все поправлю.
— Каким образом?
На этот вопрос Давид пока не знал ответа.
— Ты проиграл мое казино.
— Я все исправлю.
— Давид, я знаю тебя двадцать лет, да? Я помню, как ты скакал по горам и трахал овец, я помню, как ты поднимался. Но это не помешает мне все забыть. Ты это понимаешь, да?
— Я понимаю, Автандил.
— Ты облажался.
— Дай мне возможность все поправить. Ради моих детей, Автандил, умоляю! Я все исправлю!
Будь Гори рядом, Цвания упал бы на колени, целовал бы подметки хозяйских туфель, валялся бы в пыли. Но главарь был далеко, и Давиду оставалось лишь сжимать телефонную трубку и утирать платком мокрый лоб.
— Автандил, ради детей! Ради матери! Умоляю, Автандил, дай шанс!!
Ну, как тут не смягчиться? Окажись на месте Цвания чужак какой-нибудь, убил бы его Гори не задумываясь. Но соплеменники всегда получали возможность исправиться. Родная кровь, как ни крути.
— Ты уже подписал бумаги?
— Я не мог не подписать, меня бы не выпустили.
— Зато мне сейчас было бы проще.
— Автандил, — очень тихо сказал Цвания, — я хочу жить.
— Я же сказал, что
— Да.
— Если я правильно понимаю людей, то тот из них, кто останется в живых, станет более сговорчив.
— А как же Чемберлен?
— А ты оставь в живых того, что поумнее. Того, кто побежит не к Чемберлену, а ко мне, понял? Тот, кого ты не тронешь, должен понимать, что, даже если Чемберлен начнет войну, ему лично это будет глубоко фиолетово. Понятно?
— Понятно.
— Тогда делай, сын овцы! — заорал Гори.
Давид осторожно положил трубку, некоторое время смотрел на насквозь мокрый платок, швырнул его в корзину, вытер лоб рукавом и нажал на кнопку интеркома:
— Какадзе, давай этих двух уродов!
В кабинет осторожно вошли Чех и Зелински.
— Можно?
Если во время разговора с Гори на Цвания невозможно было смотреть без жалости, то теперь он резко преобразился: появилась уверенность в себе, губы кривила презрительная ухмылка, а в глазах загорелся нехороший огонек. Обещанное Автандилу исправление ситуации Давид решил начать с назначения виновных и их наказания.
— Это мой кабинет. — Цвания повел перед собой рукой. — Это мое казино. Сюда приходят люди и приносят мне деньги. Я получаю прибыль. Я отвечаю за нее. А завтра сюда придет Никита Крылов и скажет, чтобы я убирался. Что «Изумруд» — его казино. И знаете что?
Шулеры молчали.
— Мне придется убраться, вашу м…!!
Давид был мужчиной южных кровей, горячего нрава и потому никогда не носил с собой огнестрельное оружие — мало ли что, бывают ведь моменты, когда себя не помнишь. Зато рядом с креслом держал преподнесенную сотрудниками бейсбольную биту — выпускать пар на кресле, стене или…
Тяжелая бита со свистом опустилась на столешницу, вдребезги разнеся клавиатуру и заставив подпрыгнуть Чеха и Зелински.
— Сидеть!!
Побледневшие шулеры вернулись в кресла. Подарочная дубинка подрагивала на столе с частотой дрожания рук Цвания.
— Я хочу знать, ребята, как получилось, что я проиграл?
Чех, сдававший карты в последней, решающей партии, побелел.
— Давид, я… я не знаю, как Крылов выиграл…
— Не знаешь? Ты, сучонок, не знаешь?! А что ты вообще знаешь?!
Бита повторно врезалась в стол, перепуганный Зелински вжался в кресло, а вот Чех вскочил, за что тут же получил чувствительный тычок дубинкой в грудь.
— Я сказал: сидеть!
— Он не мог выиграть! Не мог!! — завопил Чех. — Я сдал, как мы договорились: Копытову четыре последовательные карты масти, вам и Крылову — по три. Вы сбросили две и прикупили девять и десять пик, так?
— Так.
— Копытову я сдал семерку червей. Мы ведь так и рассчитывали: у всех должны быть не самые сильные, но мощные комбинации, чтобы никто не спрыгнул. Так?