Королевское зерцало
Шрифт:
Теперь же наступило безветрие — безжизненно повисли паруса и шкоты. И все окутал туман, Эллисив изо всех сил старалась пробиться сквозь этот туман мыслей и чувств, который все больше сгущался вокруг нее.
Она боролась с туманом, боялась затеряться в нем. Но все вокруг стало каким-то призрачным, повседневная жизнь распадалась на не связанные друг с другом события и мысли.
Ни мысли, ни воля больше как будто не подчинялись ей. Такого с Эллисив еще не бывало.
Она сидела у себя в поварне и пыталась рассказывать Ингигерд сказки, которые сама слышала в детстве, — о говорящих животных, приходивших на помощь людям.
А мысли текли, сменяя одна другую.
Почему ей так трудно привязаться к Ингигерд? Ведь Ингигерд тут ни при чем, она очень ласковая девочка.
И какое будущее ждет ее дочь? Сможет ли Эллисив защитить ее от недобрых людей? Что, если в стране франков им откажут в гостеприимстве? Страх перед жестокостью и алчностью людей не отпускал Эллисив.
— А что сказал медвежонок? — прервал ее раздумья детский голос.
Эллисив стояла на самом верхнем уступе.
Свинцовое море внизу было подернуто рябью. Волны вспыхивали холодным блеском под лучами солнца, пробивавшимися сквозь тучи — так же блестит обнаженный меч.
Но даже пронизывающий, холодный ветер не мог загасить терзавшую ее тоску, тоску по Харальду.
Она бродила по кладбищу среди могил.
Эллисив остановилась возле памятного камня, который отличался от всех, что ей приходилось видеть.
На камне были высечены изображения — орел и три человека в длинных одеждах с четырехугольным щитами. Еще там была высечена луна.
Кто поставил здесь этот камень? Может, до прихода норвежцев здесь жили люди, которых потом превратили в рабов?
Скорее всего, так. Люди сражались против людей. Кто-то одерживал победу, захватывал рабов, завоевывал чужую землю.
«Бог того не хотел бы», — сказал во сне Олав Святой Харальду, когда тот отправлялся завоевывать чужую страну.
Она подошла к могиле Торфинна ярла.
Почему Господь не дал Харальду победы? Может быть, победив, и он угомонился бы, как Торфинн ярл? Ярл успел хотя бы отчасти исправить причиненное им зло. А вот Харальд.
Истина ранила Эллисив, как копье.
Харальд погиб в битве против Бога, прекрасно зная, что поступил вопреки его воле.
Ей вспомнилась одна история. Скальд сказал вису о Сигурде Победителе дракона Фафнира [20] — Сигурд жил, сражался и умер, как был, язычником. На вопрос скальда священник вынужден был признать, что Сигурд попал в ад, однако поспешил добавить, что в преисподней Сигурд оказался самым мужественным и лучше всех сносил адские муки.
20
Герой древнескандинавских сказаний.
Господи, смилуйся над Харальдом. Прости его. Если ты не возьмешь его на небо, значит, и тебя гложет жажда мщения, и ты нисколько не лучше сотворенных тобой людей.
Гнев и отчаяние боролись в ней, как два стремительных течения в Петтландсфьорде.
Где Бог, который хранил ее в детстве? Где пресветлый Отец Небесный, который привлекал к себе сердца людей благостью и любовью? Его заслонили непроглядные тучи.
Эллисив стояла над могилой Марии.
В каменистой, бесплодной земле лежала ее дочь, еще недавно полная жизни, доверчивая и добрая.
Коли ей суждена была смерть, почему не легла она в черную, плодородную киевскую землю?
Эта богатая земля давала урожай, давала жизнь, а почившим было мягко лежать в ней. Земля — мать наша, говорила Предслава, кормилица Эллисив, которая верой и правдой служила ей до самой смерти. Предслава рассказывала о духах, что водились в ручьях, в реках, в лесу, — и все они тоже были дети земли.
Земля свята, потому что ее создал Господь и по ней ступала нога Спасителя, говорил Иларион, ее наставник. В отличие от людей земля приняла Спасителя: гора дала пещеру, где он родился, из лесного дерева были срублены ясли, в которые его положили, выстлали ясли соломой, собранной с обильных полей, изо льна был соткан свивальник, овцы дали шерсть. А от скотины в хлеву исходило тепло.
Но здешняя скупая земля на самом краю света…
Подняв глаза, Эллисив увидела рядом с собой Транда священника.
— Пришли за утешением к мертвым, королева Эллисив? — спросил он.
— Марии следовало лежать в черной, плодородной земле, не в этой, твердой, как камень.
— К земле привязан лишь тот, кто не обращает взор к небу, — возразил Транд священник.
— У меня теперь ничего не осталось, кроме земли, — заметила Эллисив.
Он долго смотрел на могилу Марии.
— Есть люди, — наконец произнес он, — которые, несмотря на посланные им Господом испытания и горе, легко находят путь к Нему. Другим это дается труднее. Смилуйся, Господи, над нами, в чьих сердцах нет смирения!
Он повернулся и ушел, не простившись.
Эллисив чуть было не позвала его обратно.
Его слова причинили ей боль. Он обнажил перед ней свою душу, чтобы проникнуть в душу Эллисив.
Но она не понимала, почему именно эти слова отозвались в ней такой мукой, да и не хотела понимать.
Олав пришел, и выглядел он совершенно трезвым.
— Мне хочется поговорить с тобой, — просто сказал он. — Я раньше ни с кем так не разговаривал, как с тобой.
Голос больше, чем слова, выдавал, что его гложет тоска.
— Значит, ты знаешь, что такое одиночество, — сказала она.
— Ничего другого я и не знаю, — ответил Олав.
Казалось, он пробился сквозь туман, который окружал Эллисив, теперь они плыли на одном корабле.
— Что же ты не пришел раньше? — спросила она.
— Не решался, — ответил Олав. — К тому же я не знал, ехать ли мне в Норвегию или остаться здесь, и никто не мог помочь мне советом.
Эллисив промолчала.
— Ты не хочешь знать, почему я остался?
— Я думаю, именно это ты и пришел рассказать мне.
— Да. — Олав помолчал. — В бочке еще есть пиво? — неожиданно спросил он.
— Думаешь, пиво поможет тебе начать?
— Надеюсь.
Эллисив наполнила чашу и поставила ее перед Олавом. Прежде чем поднести чашу к губам, Олав загляделся на ее серебряную отделку.