Королевское зерцало

Хенриксен Вера

Разочаровало ее и то, как скальд говорил о жизни Харальда в Норвегии и о его сражениях в Дании. Один избитый образ громоздился на другой. И обагренные мечи, и волки с орлами, обжирающиеся трупами, и грозный воитель, и щедрый конунг. Восхвалять щедрость Харальда скальду, во всяком случае, не следовало — Харальд славился скупостью.

В поминальной драпе Арнора не было и следа теплого чувства к Харальду, и, лишь когда скальд заговорил о враге Харальда, Свейне сыне Ульва, песнь поднялась выше среднего уровня.

Свейн не бросал корабля без особой на то причины;звонкий меч разрубал шлемы, я полагаю.Плыл конь моря пустым, прежний друг данов, хёвдинг,в битве разбитый, бежал от своей погибшей дружины.

О последней битве Харальда, участником которой был сам Арнор, она не узнала ничего, кроме того, что конунг кинулся в бой с радостью и сражался доблестно. А это она знала и без него.

Правда, из этой поминальной драпы Эллисив поняла, что последней битве предшествовало несколько побед, одержанных Харальдом в Англии, и что погиб он, сраженный стрелой.

В конце песни Арнор не сумел даже толком выразить свою скорбь.

Закончил он драпу более чем сомнительной похвалой:

Что-то неясно мне — скальд не видит, кто еще,равный по силе, свершил большее дело…

Благослови, Боже, Арнора за его прямоту, но это уж слишком, думала Эллисив.

Арнор, словно решив сгладить неприятное впечатление, разразился потоком льстивых и пустых оборотов: могучий воин, сильный и мудрый хёвдинг, великий конунг.

Эллисив не понимала, что заставило Арнора сочинить эту песнь. Но потом вспомнила, что он дал слово конунгу Харальду сложить о нем поминальную драпу, если переживет его.

И сдержал слово, но не более того.

Эллисив невольно вспомнила великолепную хвалебную песнь Арнора о Магнусе сыне Олава, потом ей на ум пришла его поминальная драпа о Торфинне ярле. В той драпе было столько печали, что человек, слышавший ее, уже не мог ее забыть:

Солнце должно почернеть,в море земли опуститься,радуги в небе — сломаться,прибой —разбиться о скалы,прежде нем более славный хёвдингродится здесь, на Оркнейях…

Есть ли среди людей Харальда хоть один, кто действительно скорбит о нем? Конечно, есть. Она не сомневалась, что есть человек, который искренне горевал бы по Харальду, потому что любил и ненавидел его так же, как она сама, — это был Халльдор сын Снорри.

Но Халльдор находился далеко в Исландии. Харальд сам отослал его прочь за строптивость.

Эллисив вдруг заметила, что в гриднице воцарилось молчание.

Арнор Скальд Ярлов стоял в ожидании перед Олавом сыном Харальда, и все лица были обращены к юному сыну конунга.

Олав молчал, уставясь взглядом в пространство. Эллисив захотелось толкнуть его локтем, чтобы он очнулся.

Но сделать этого было нельзя.

Она вдруг поняла, что придется ей самой говорить, у нее было лишь мгновение, чтобы обдумать свои слова, — Я замешкалась…— начала она и тут же поняла, что это ясно и так. — А мне не следовало бы медлить, ведь сын конунга Харальда попросил меня поблагодарить скальда. Арнор, — обратилась она к скальду. — Я знаю, что сегодня ты сдержал обещание, данное конунгу Харальду. Ему хотелось, чтобы ты сложил о нем поминальную драпу. И ты дал слово, что сложишь ее, если переживешь конунга. Ты нашел звучные и правдивые слова о мужестве и силе конунга Харальда. Эти слова озарят блеском его память.

Эллисив сняла с руки золотой перстень и протянула его скальду; Арнор взял перстень.

— Но я уже получил плату от конунга, — признался он. — Когда я дал слово сложить о нем поминальную драпу, он заранее наградил меня золотом.

Теперь Эллисив поняла, почему Арнор назвал обычно скупого Харальда щедрым. Но вряд ли конунг высоко оценил бы такую песнь — скорей всего, она вызвала бы его гнев.

Некоторое время Арнор собирался с мыслями, гости напряженно ждали.

Наконец он, словно угадав, о чем думает Эллисив, сказал вису:

Буду я возносить молитвы за стяжателя подвиговдоброму покровителю Гард и Греции.Так отдаривается дар конунга.

Раздался одобрительный гул.

И Эллисив улучила мгновение, чтобы незаметно коснуться руки Олава.

— Олав, тебе следует наградить скальда, — шепнула она.

Олав встряхнулся.

Медленно и неловко он стянул с руки золотое обручье и протянул Арнору.

— Это…— начал он и умолк.

У него сомкнулись веки, и он рухнул на стол, обручье покатилось по столу и со звоном упало на пол.

Эллисив привстала и склонилась над Олавом.

Он лежал, открыв рот, и тяжело дышал, светлые волосы упали на лицо.

Скальд также склонился над юношей.

— Он пьян, — коротко сказал он.

С того дня Олав сын Харальда не выходил у Эллисив из головы.

Юный, со спутанными волосами и редкой молодой порослью на щеках, он там, в гриднице, показался ей совсем мальчишкой.

Раньше Эллисив не замечала, как он похож на Харальда. Обычно в сыновьях Торы она прежде всего видела их мать.

Странно, но она не догадалась, что Олав пьян, пока скальд не объяснил ей, в чем дело. Мужчины всегда пьют, она к этому привыкла.

Правда, к ней пьяные никогда не имели отношения. Она не могла представить себе, чтобы ее отец, такой ученый, сдержанный, бравшийся за оружие лишь в случае крайней нужды, когда-нибудь выпил лишнего. Братья — другое дело, но напиваться дома они не смели. Представить же себе, чтобы Харальд потерял власть над собой, было просто немыслимо.

Нет, Олав вел себя так неспроста. Конечно, с одной стороны, он горевал об отце, но ведь с другой — напившись до такого состояния, он оскорбил его память.