Короли Вероны
Шрифт:
Сознание покидало Пьетро. Все силы его теперь уходили на дыхание. Левая рука занемела. Пьетро знал, что Каррара сейчас убьет его, но не мог сопротивляться. Он видел, как падуанец замахнулся, готовясь нанести смертельный удар. Правой рукой юноша стал нащупывать кинжал, висевший на поясе. Падуанец с ругательством схватил Пьетро за руку.
«Вот и все, – подумал Пьетро. – Я умру в битве. В битве за любовь. За чужую любовь. Как глупо».
Воздух прорезал свист, и что-то упало на землю. Пальцы, вцепившиеся Пьетро в предплечье, дрогнули. Каррара смотрел не на свою жертву, а куда-то в сторону. В сторону балкона Скалигера. Пьетро же больше
Каррара раздраженно тряхнул головой и спрятал клинок. Снова послышался свист, снова что-то упало у ног Пьетро. Каррара выругался и отступил. Похоже, он устал не меньше своего противника. Теперь, когда ему не дали завершить дуэль, падуанец размяк и словно стал ниже ростом. Глаза его закрылись. Дыхание вырывалось из груди со странным скрежетом.
Пьетро лежал неподвижно, и его собственное дыхание постепенно приходило в норму. Осторожно повернувшись, юноша увидел две стрелы, торчавшие из земли у ног. С этого угла зрения балкон Скалигера казался недосягаемым, как само небо. Правитель Вероны стоял, опершись ногой о перила. Тетива на его луке все еще дрожала.
Дуэль завершилась.
Каррара вышел победителем, хотя победа и была сомнительной с точки зрения рыцарской чести.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ СЕДЬМАЯ
Распростертый на Арене Пьетро готовился к смерти. Внезапно его подхватили под мышки и подняли. Со вздохом он отметил, что ему безразлично, куда его тащат. Не открывая глаз, Пьетро знал, что тащат его обратно к пьяцца дель Синьория и к палаццо; впрочем, улицы почему-то тонули в густом тумане. Пьетро думал только об одном – скорей бы помочиться. Он сделал это немедленно, как только был спущен с плеч слуг Капитана, не дав им даже снять с себя доспехи. На трясущихся ногах он повернулся к стене палаццо и опорожнил мочевой пузырь. К удивлению Пьетро, слуги ему не препятствовали и даже не вышучивали его. Помочившись, он позволил себя раздеть и отнести к Морсикато, который обработал рану на плече. Морсикато что-то говорил, однако Пьетро не улавливал смысла. Поскольку тон был успокаивающий, а не встревоженный, Пьетро прекратил бесплодную борьбу с туманом в голове и больше не слушал.
Он пришел в себя, когда был уже забинтован, одет и усажен в большой зале Domus Nova. Кто-то коснулся его плеча. Голова кружилась; Пьетро обернулся и увидел отца и сестру, сидевших на скамье по обе стороны от него. Данте говорил, но Пьетро не мог сосредоточиться.
– Что?
– Ты сражался храбро и честно, – повторил Данте. – Я горжусь тобой.
– Что произошло? – Пьетро смотрел на губы отца, поэтому голос Антонии привел его в замешательство.
– Борзой Пес остановил поединок. Он сказал, что рассудит дело прямо сейчас, учитывая твои действия.
– Что? – Пьетро жизнью мог поклясться, что Антония несет чушь. Как маленький Ческо мог остановить дуэль? Или, может, сестра имеет в виду Меркурио? Уж конечно, она говорит не о Кангранде: ведь Кангранде – не Борзой Пес. Пьетро повернулся к сестре, однако она не отрывала глаз от соседней скамьи. Проследив ее взгляд, Пьетро увидел Марцилио, всего в бинтах; негодяй сверлил его глазами из-под полуприкрытых век. Сознание моментально прояснилось.
«Ах ты, подлый сукин сын. Будь ты проклят! Будь проклята моя нога. Будь проклят этот город, эта дружба, эта Арена».
Туман рассеялся, и Пьетро увидел, что толпа с трибун никуда
Вошел Кангранде, и шепот стих. Кангранде не уселся, а занял прочную позицию на возвышении.
– Дуэль закончилась. Оба противника храбро сражались. Заявляю, что исход дуэли пока не решен.
Марцилио моментально вышел из полуобморочного состояния.
– Как это не решен? Я победил! Если бы вы не вмешались…
– Марцилио да Каррара, – перебил Скалигер, – вы заявляли, что к вашему поступку вас побудил кодекс чести. Вы утверждали, что недостаток рыцарских качеств у Антонио Капуллетто оправдывает ваши действия. Вы, очевидно, забыли, кавальери, что играть на немощи противника, после того как он повалил вас на землю, противоречит кодексу рыцарской чести. Полагаю, вы поступили так в пылу битвы – это случается и с достойнейшими воинами. Из ваших более ранних заявлений я сделал вывод, что, поостыв, вы устыдитесь победы, завоеванной столь бесчестным способом. Вот почему я остановил поединок. Повторяю: исход дуэли пока не решен.
Попавшись в свою собственную ловушку, Марцилио мигом сник. Если бы не смертельная усталость да не сломанные ребра (он едва не терял сознание от боли), Марцилио попытался бы оспорить решение Скалигера. Он беспомощно повернулся к Гранде.
– Дядя, как же так?..
– Я это обсудил с нашим хозяином, – отвечал Гранде. – И согласен с ним по всем пунктам.
Одарив Кангранде испепеляющим взглядом, Марцилио мрачно затих.
Кангранде кивком одобрил заявление старшего Каррары.
– Как викарий Тревизской Марки, а также как народный капитан и подеста купцов, я имею право разрешать тяжбы на подвластной мне территории. Я принял решение относительно дуэли. Однако прежде чем огласить его, я желаю еще раз выслушать представителей обеих вовлеченных сторон.
И он посмотрел на Антонио, глаз не сводящего с Джаноццы. Она ответила на его взгляд. Глаза Антонио наполнились слезами. В тот момент, когда первая слезинка упала Антонио на щеку, Джаноцца бросилась к нему через всю залу, оставив своего юного мужа в страхе и замешательстве. Девушка склонилась над своим отвергнутым женихом и губами сняла слезу с его щеки. Она заговорила голосом столь тихим, что никто, кроме Антонио, не мог расслышать ни слова. Он покачал головой. Снова поцеловав его в щеку, Джаноцца отстранилась. Антонио взглянул на нее, уже не заботясь о том, чтобы вытирать катившиеся по щекам слезы. Затем перевел взгляд на Марьотто, рискнувшего сделать в его сторону всего один шаг.
– Марьотто, – произнес Антонио срывающимся голосом. – Я никогда не прощу тебе твоего поступка. – Последовала долгая пауза. – Но и обвинять тебя я не могу. – Толпа снова успела вдохнуть. Людовико начал было речь, но Антонио остановил его: – Нет, отец. Я понимаю, почему он это сделал, хотя я никогда бы с ним так не обошелся. Слышишь, Мари? Никогда.
Расчет оказался верным. Марьотто открыл рот, но лишь затем, чтобы тотчас его закрыть.
Антонио продолжал:
– Я люблю ее, Мари. Я люблю ее сильнее, чем ты когда-либо полюбишь, сильнее, чем ты вообще способен любить. Она – моя Джулия. Я всего лишь хочу, чтобы она была счастлива. Если она выбрала тебя, если она жить без тебя не может… – Антонио соединил руки Джаноццы и Марьотто. – Если так, я отдаю ее тебе.