Короли Вероны

Бликст Дэвид

– Пьетро Алагьери! Как вы смеете дразнить меня своими светскими замашками, когда видите, что я не могу встать и сделать подобающий моему положению реверанс? – Катерина указала на ребенка, барахтающегося у нее на коленях. – Я решила, раз уж мне нельзя принять участие в светском обеде, буду нести свой крест. Он виноват в моем изгнании и просто обязан разделить его со мной. Вдобавок у остальных гостей теперь есть о чем поговорить.

– Вы знаете моего отца? – спросил Пьетро.

– Кто же его не знает? Впрочем, я рада похвастаться, что познакомилась с мессэром Данте еще до его сошествия в ад. А это кто? – Катерина указала на щенка, который не мигая смотрел на ребенка.

– Его зовут Меркурио. –

Пьетро дернул щенка за ошейник, и тот послушно свернулся у его правой ноги.

– Похоже, мадонна, вам изгнание не в тягость, – заметил Данте. Усевшись на скамью, он добавил: – Какой подвижный мальчик.

– Слишком подвижный, благослови его Господь. До того довел свою бедную няню, что она чуть было не выбросила его в окно. Он слишком мал для своего возраста – наверно, потому, что тратит все силы на то, чтобы не заснуть. Пьетро, прошу тебя, не стой столбом. – Катерина высвободила руку из маленьких пальчиков и указала юноше на скамью рядом с собой. Малыш тотчас предпринял попытку соскользнуть на пол.

– Значит, с ним нелегко приходится, – произнес Данте, наклоняясь к ребенку. Крохотная ручка немедленно вцепилась ему в бороду. Данте рассмеялся. Малыш потянул сильнее, напрягая все свои мускулы, словно в лице поэта видел гору, на которую следовало взобраться. Затем он ухватил Данте за выпирающую нижнюю губу. Поэт взвыл.

– Ческо! Как тебе не стыдно! Позвольте, я сама, мессэр Данте.

Катерина отстранила неумелые руки поэта и своими длинными тонкими пальцами стиснула пухлые запястья малыша. Пьетро видел, как побелели костяшки ее пальцев. Глазенки Ческо расширились. Когда Катерина отпустила его, он инстинктивно разжал ручонки, и Данте наконец освободился. Мальчик воззрился на Катерину, словно наказание только развлекло его. Катерина едва взглянула на племянника.

– Синьора, мне забрать ребенка? – вмешалась нянька.

– Спасибо, Нина, не надо – я справлюсь. Как вы успели заметить, синьор Алагьери, недавно Ческо научился карабкаться и теперь карабкается буквально на все и уж тем более не пропускает ни одной лестницы. Я со страхом жду того дня, когда он сделает свой первый шаг.

Катерина принялась качать мальчика на коленях, чтобы отвлечь его от бороды гения. Это не помогло – Ческо не отрываясь смотрел на черную бороду. Данте, потирая подбородок, отвечал ему взглядом, полным настороженного любопытства.

– Пьетро, если малыш улизнет, я от тебя отрекусь. Вот это хватка! Полагаю, Ческо унаследовал ее от своего отца?

– Право, не знаю, мессэр Данте. Меня он так хватает по сто раз на день, однако я до сих пор сомневаюсь, кто из родителей в ответе за эти повадки.

Данте криво улыбался, как ребенок, которого застали в непосредственной близости от блюда со сластями.

– Мне очень стыдно, донна Катерина. Меня хлебом не корми – дай посплетничать, хоть у Пьетро спросите. Правда, по-моему, факт, что ваш брат просил вас взять мальчика на воспитание, уже о многом говорит. Если я правильно помню, у вас с братом не настолько теплые отношения, чтобы просить друг друга о столь деликатных вещах.

– Мессэр Данте, вы, вероятно, что-то путаете. Мы с братом нежно любим друг друга.

– В самом деле? Мне казалось, между вами некогда произошла ссора…

– Отец, – вмешался Пьетро, – вы собирались прочесть последние строки стихотворения.

Данте едва не вспылил на такое неуважение, однако тема, предложенная сыном, в его глазах была достаточно интересной и давала повод порисоваться, так что он не отчитал Пьетро.

– Да, действительно. Как я уже говорил, я знаю, кто написал стихотворение. Эта женщина – флорентийка, в узком кругу друзей она известна как Донзелла Совершенство. [52] Она пишет

не много, зато ее стихи так хороши, что я не могу не восхищаться литературными вкусами юной Джаноццы.

52

Донзелла Совершенство (Donzella Compiuta) – псевдоним флорентийки, во второй половине XIII века жившей в Тоскане. Она одной из первых начала слагать стихи на итальянском языке – ее предшественники писали на латыни. Ее имя упоминается в сонетах Торриджано. До нас дошли всего три ее сонета.

– Вы ведь знакомы с невестой Антонио, мадонна? – спросил Пьетро.

– Прелестная девушка, правда, на мой взгляд, несколько жеманная, – ответствовала донна Катерина.

– Так вот, Джаноцца сегодня читала нам стихотворение, но вдруг остановилась и сказала, что дальше не помнит. Отец полагает, это неспроста.

Вместо прямого ответа Данте продекламировал:

Когда весною полны до краевИ лес, и дол, влюбленным благодать —Они под свист и цокот соловьевРука в руке весь день вольны гулять.Кто в силах воспротивиться весне?И юноша сладчайшей муке рад,И девушка оттачивает взгляд,Меж тем как вся печаль досталась мне.Отец о милосердии забыл,И страх мою теснит всечасно грудь:Жених богат и знатен, но не мил.Ах, лучше бы навеки мне уснуть!Тоскою сердце полно до краев —Тоскою, а не свистом соловьев.

– Далее говорится, что девушка хочет только одного – уйти в монастырь. Интересно, разделяет ли Джаноцца чувства героини стихотворения. Боюсь, – сделал вывод Данте, – твой друг Антонио не сумел завоевать ее сердце.

Пьетро поискал Джаноццу глазами – девушка благосклонно внимала компании молодых людей, наперебой старавшихся ее развлечь. Легкая улыбка озаряла лицо Джаноццы, глаза сияли – она вполне подходила под характеристику, данную Марьотто. Настоящая Джулия.

– Вы чудесно декламируете, – произнесла Катерина.

– Еще бы, – усмехнулся Данте.

Пьетро заметил, что непоседливый Ческо успокоился. Мальчик теперь буквально поедал старшего Алагьери глазами – большими, зелеными, глубокими. В этом он не походил на отца. Во всех остальных его чертах проступал облик Скалигера, но так, как в незаконченной скульптуре проступает облик модели. Казалось, еще несколько сколов, еще один-два удара резцом – и лишний мрамор крошкою осыплется на пол, и скульптор явит миру точную копию натурщика. Странное дело: над лицом Катерины явно поработал тот же мастер – и так же не довел свое произведение до конца. Просто в голове не укладывалось, что Катерина – не родная мать Ческо.

Катерина тоже заметила, как мальчика заворожило чтение Данте.

– Пожалуй, мессэр Данте, стоит взять вас в няньки. Первый раз за день он хоть несколько минут посидел спокойно.

– У мальчика душа поэта, – грустно улыбнулся Данте, теребя бороду. – Несмотря на воинственность.

– Мне часто кажется, что у Ческо вовсе нет души.

– У него такие зеленые глаза, – вставил Пьетро.

– Это сегодня. Завтра они будут синие. Он хозяин своей внешности и меняет цвет, как хамелеон.

– В таком случае, когда Ческо подрастет, его следует отдать на воспитание Нико да Лоццо, – заметил Данте.