Короли Вероны

Бликст Дэвид

Внезапно Джаноцца вспыхнула и распахнула свои синие глаза, как будто ее застали за каким-то гнусным делом.

– А дальше я не помню, – произнесла она извиняющимся тоном.

– Прелестное стихотворение, – заверил Антонио. – Кто его написал?

– Не знаю. Никто не знает. Оно анонимное.

Пьетро бросил взгляд на отца и уже собирался испортить ему всю игру, спросив, не знает ли он этого анонима. Остановило юношу странное выражение лица Данте. Переведя взгляд на друга и его невесту, Пьетро заметил, что Джаноцца улыбается кому-то поверх его плеча.

– Синьор Алагьери, Антонио, извините, –

произнесла Джаноцца. – Мой дядя хочет меня кому-то представить.

Действительно, Гранде манил племянницу. Она пошла к нему, шурша подолом по тростнику.

Антонио вздохнул.

– Она прелесть, правда? Да куда же Мари запропастился? Джаноцца хочет с ним познакомиться. Я ей рассказал про нас троих, про наш триумвират.

– Понятия не имею, где Мари, – отвечал Пьетро, оглядываясь на дверь.

– Как по-твоему, она ему понравилась?

– Он назвал ее Джулией.

– Как?

– Эта легенда связана с семьей Юлия Цезаря. Считалось, что все его дочери – а их звали по имени отца – обладают особым даром – приносят счастье своим мужьям.

– Отлично! Значит, Джаноцца понравилась Мари. А то я уже начал волноваться – думал, он обиделся. – Антонио удовлетворенно вздохнул. – А она и правда Джулия. Теперь-то я могу признаться – я немного волновался.

– Немного? А кто подозревал, что невеста косоглазая, что у нее заячья губа да еще, чего доброго, с головой не все в порядке?

– Тише! – зашипел Антонио. – Вдруг она услышит?

Тут его самого поманил Джакомо да Каррара.

– Извини, Пьетро.

И Антонио пошел к дяде невесты.

Пьетро обернулся к отцу, сгорбившемуся в кресле.

– В следующий раз, отец, держите наготове перо для этой пары.

– Надо было тебя утопить, когда ты родился, – буркнул Данте.

У стен палаццо толпа с нетерпением ждала, когда знатные синьоры наконец насытятся и начнут вечерний забег. Люди жались друг к другу у костров, стараясь согреться. Две личности в рясах делали вид, что не знакомы; смешавшись с толпой, они тоже ждали – и глядели в оба.

Веселье за столом грозило перерасти в святотатство – казалось, все забыли, что на дворе Великий пост. Впрочем, гости захмелели не безнадежно: когда в пиршественную залу вошел Туллио Д’Изола, в разной степени окосевшие взоры проводили его к почетному месту во главе стола и проследили, как он поведал о чем-то Кангранде на ухо. Кангранде тотчас вскочил.

– Не будут ли дамы столь любезны, чтобы проследовать на мою лоджию? Не будут ли престарелые, а также перебравшие синьоры столь любезны, чтобы проводить прекрасных дам? – Кангранде бросил взгляд на молодого да Каррару. Победитель скачек, безусловно, относился теперь к категории перебравших.

«Ну и хитер же Скалигер, – подумал Пьетро. – В ночном забеге не будет ни случайных падений, ни перемены флажков, ни мести разъяренных веронцев».

– Ты, значит, зовешь всех женщин к себе в покои? А не многовато ли, даже для тебя? – завопил Нико да Лоццо через всю залу.

Кангранде вопрос проигнорировал.

– Напротив, те синьоры, что полагают себя способными держаться вертикально, не будут ли столь любезны выйти на площадь перед палаццо? Настало время вечернего Палио!

Антонио, поднявшись, осторожно

взял ручку Джаноццы в свою лапищу и склонился над этой хрупкой ручкой с присущей ему грацией. На сей раз, как успел заметить Пьетро, губы Антонио все же слегка коснулись изящного запястья. Что было сказано, Пьетро не расслышал – впрочем, по интонации можно было сообразить, что Антонио разразился стихами. Девушка улыбнулась, пожелала жениху удачи и поспешно присоединилась к процессии дам, следующих за Джованной прочь из залы, где синьоры уже начали разоблачаться для забега.

И они действительно разоблачились, оставшись в костюмах Адама. Не важно, что на дворе февраль и снежный покров достиг целой пяди, – предполагалось, что бегуны все выдержат. Ни мороз, ни снег, ни дождь, ни даже потоп не могли помешать вечернему Палио.

Антонио побагровел от негодования на мужчин, что, не дожидаясь ухода последней дамы, то есть его невесты, не постыдились раздеться. Едва Джаноцца скрылась за дверью, он начал борьбу с собственными шнуровками, не забывая негодовать теперь уже на запропастившегося куда-то Марьотто.

Пьетро только пожал плечами – откуда ему знать, где Мари, – и пошел «будить» отца. Данте сделал вид, что проснулся от прикосновения сына.

– Разве уже пора? – Он сузил холодные глаза. – А где Джакопо?

Джакопо тоже нигде не наблюдалось.

– Может, он вздумал поучаствовать в забеге? – предположил Пьетро. – Остановить его?

Данте задумался.

– Не надо, – произнес он наконец. – Джакопо изо всех сил торопится повзрослеть. Нам остается отпустить его – и молиться, чтобы он не погиб. – Данте скривился. – Твоя мать с меня бы с живого кожу сняла.

Пьетро покосился на молодого да Каррару, расползшегося по столу.

– Поко ничего не грозит. Отец, вы хотите посмотреть на начало забега или сразу пройти на лоджию Скалигера?

– Все равно, – ответствовал поэт, лавируя между молодых людей, разминающихся перед состязанием. Он почувствовал нетерпение Пьетро. – Пойдем посмотрим, как они начнут, а потом вернемся в тепло.

В толпе обнаженных мужчин, напиравшей на двери, Пьетро наконец углядел Мари. Тот уже выбрался из залы и стоял поодаль, полностью экипированный для забега. Пьетро помахал. Марьотто едва кивнул. Когда же появился Антонио, Марьотто немедля устремился к главному выходу. Антонио нагнал его в два прыжка.

– Где тебя нелегкая носила? – спросил он, приноравливаясь к шагу Мари.

– Я хотел как следует подготовиться к забегу, – отчетливо произнес тот.

– Я надеялся, ты мне поможешь. Я же в поэзии ни бум-бум.

– А книжки читать не пробовал?

Антонио сделал попытку сострить:

– Она хочет адское чтиво с автографом очевидца. – Довольный, Антонио помолчал, но, не дождавшись должной реакции на свою шутку, продолжал: – Я ей пообещал. Слушай, у тебя случайно нет экземплярчика «Ада»? Я бы купил. Джаноцца не так уж плоха, верно? В смысле, хоть она и Каррара, но не могут же все они быть как Марцилио? А вдруг поговорка «В семье не без урода» – как раз про него? – Антонио продолжал в том же духе до самой пьяцца дель Синьория. Постепенно взгляд Марьотто стал таким зловещим, что с юноши впору было лепить грифона. Пьетро проводил друзей глазами.