Короли Вероны
Шрифт:
Марьотто прищурился. Он никогда не видел, чтобы отец брал в руки меч для тренировки; Монтекки не держал оружия с тех пор, как демобилизовался из армии Вероны.
– Как бы то ни было, – продолжал Кангранде, – жителям приходилось держать ухо востро. О безопасности и речи не шло. Тогда должность Капитана исполнял мой брат Бартоломео. Помню, он решил изгнать из Вероны и Монтекки, и Капеллетти. И тогда же летней ночью в загородном доме Монтекки вспыхнул пожар.
Антонио от нетерпения ерзал на стуле.
– Пожар?
– В ту ночь в огне погибла моя мать, – бросил Марьотто.
– Мой сын тогда еще и ходить толком не научился, а моя дочь и вовсе была грудным младенцем. Извините. Просто… просто вряд ли вы ее помните. Она… моя жена была такая красавица.
Все молча пережидали, пока синьор Монтекки справится со слезами. Неловко не было – он плакал без всхлипов, слезы ручьями бежали по его щекам.
– Так вот. Имелись доказательства, что пожар устроил Стефано вместе со своими братьями, – на тот момент из мужчин Капеллетти только они и оставались в живых. Однако доказательств было недостаточно для того, чтобы подать в суд. Поэтому я переговорил с тогдашним Капитаном – Бартоломео делла Скала. В огне погибла не только моя жена, мать Марьотто; нет, я потерял еще и отца. Мне удалось убедить брата Кангранде вновь разрешить дуэли. Затем мы обсудили условия. Я и мои двое дядьев вызвали троих оставшихся в живых Капеллетти на Арену. Бой был назначен на рассвете. Ни музыки, ни публики не предполагалось. В качестве свидетелей мы позвали нескольких уважаемых синьоров, таких как Данте, наш выдающийся поэт. Я был еще молод, дядья же мои в летах. Все трое Капеллетти были в расцвете сил. Дядья сражались отчаянно и перед смертью успели заколоть одного Капеллетти. Мстить за смерть отца, дядьев и матери моих детей остался я. – Монтекки поднял голову, и в глазах его на мгновение мелькнуло не сожаление и не раскаяние, а нечто совершенно другое – огонь, отблеск того огня; уголья, которым никогда не суждено было погаснуть. – И я отомстил.
Синьор Монтекки оглядел избранное общество; некоторые гости помнили эту историю, некоторые слышали ее впервые. Взгляд Монтекки остановился на Данте.
– Вы должны помнить, синьор Алагьери.
– Я помню, – отвечал Данте. – Я тогда впервые попал на Арену.
В памяти Пьетро немедленно возникла карета, по ночной дороге везущая их с отцом и Поко в Верону. Отец сказал что-то о «некрасивой истории с Капеллетти и Монтекки».
– Тогда и до Виченцы слухи докатились, – произнес Баилардино. – Хорошая бы получилась баллада на эту тему. Странно, почему ни один поэт не проникся?
– Я не нанимал менестрелей, – отрезал Монтекки. Слезы все еще катились по его лицу. – Зачем такое увековечивать? В жизни есть вещи поважнее молвы.
– Разумеется, – зарокотал Капеселатро. – Например, честь.
Людовико Капеселатро встал во весь рост. Гаргано Монтекки поднял полные слез глаза.
– Верно, честь. Я защищал свою честь и честь своей семьи. Я бы снова так поступил, ни на секунду не задумавшись. Я не сожалею о содеянном. Я не стыжусь своих поступков. Не стыжусь, понимаете?
– Понимаю, – отвечал Капеселатро. – Мы в Капуе тоже враждовали с некими Арколе. Потом вражда сама собой прекратилась. Но я вас прекрасно понимаю. Люди не должны умирать ради ненависти. – Странно было слышать столь разумные речи от человека в столь кричащем наряде.
Монтекки встал и подошел к новоиспеченному веронскому аристократу.
– Я знаю, – обратился он к гостям, – что синьор Алагьери пошутил. Однако шутка его навела меня на мысль. Я хочу, чтобы все вы – слышите, все – помнили, какими благородными людьми были Капеллетти. Их род был одним из самых старинных в Вероне. Их поступки не хуже и не лучше моих. Если я умру, мое имя останется жить, поскольку у меня есть сын. У Капеллетти не осталось наследников. Они погибли для истории – если только мы их не воскресим. – И Монтекки посмотрел на Капитана, а затем перевел взгляд на Людовико.
Капеселатро, кажется, понял. Он сжал локоть Монтекки.
– В Капуе у меня родные братья, в Риме двоюродные. Моему имени не грозит забвение. Если Капитан пожелает, и если вам это по душе, синьор Монтекки, я буду рад взять имя старинного веронского рода, раз это имя не носит никто из живых.
– Мне это очень по душе.
Кангранде поднялся.
– Итак, мы воскресим старинный и благородный веронский род! Да узнают все в этот святой праздничный день, что глава благородного семейства Капеселатро подхватил плащ, оброненный семейством Капеллетти! Давайте поднимем кубки и выпьем за Людовико, Луиджи и за нашего Антонио! Да здравствуют Капуллетти!
Послышались одобрительные выкрики; они усилились, когда Гаргано Монтекки упал на могучую грудь новоиспеченного Капуллетти. Они обнялись и поцеловались, как лучшие друзья. Только Луиджи, брат Антонио, с ужасом наблюдал за этой почти семейной сценой. Сам Антонио сиял от удовольствия. Он подскочил к Марьотто, схватил его поперек талии, поднял и закружил по зале, как медведь – свою жертву.
– По крайней мере, можно не сомневаться: наши дети не будут враждовать, – произнес новый Капуллетти.
Монтекки с гордостью смотрел на сына.
– Конечно, Людовико, не будут. Я очень ценю твой поступок. Ты стер пятно упадка с моего имени.
– Я кое-что и раньше слыхал об этой вражде, – сказал Людовико. Он нагнул голову, подбородки слоями улеглись на дублет. – Смотри, все сходится: я купил дом на виа Капелло! Капуллетто с улицы Капелло, вот кто я теперь!
Пьетро же, слушая этот разговор, думал не очень хорошую мысль. Дело вовсе не в стирании пятна с имени Монтекки. Назвавшись Капуллетти, Людовико Капеселатро становится дворянином и передает дворянство своим потомкам. Его дальние родственники так и останутся Капеселатро, он же получит права и власть древнего рода. Денег у него достаточно. А теперь есть и имя.
Однако «Капеллетти» и «Капуллетти» были все же разные фамилии. Хитрый Кангранде умышленно оставил разницу в одну букву – букву, которой Людовико на радостях не придал значения. Капуллетти как будто взяли имя в аренду – они никогда не станут полноправными хозяевами, эта буква всегда будет указывать на их истинное происхождение.
Мари потирал ребра, помятые недавним Антонио Капеселатро.
– Может, теперь, когда у тебя новое имя, и помолвку отменят?
– Умеешь ты настроение испортить! – проворчал Антонио, мгновенно изменившись в лице. – Я уже успел забыть об этой дуре.
– Кстати о помолвке, – вмешался Джакомо да Каррара, ничуть не обидевшись за «дуру». – Пора о ней объявить. – Он обратился к Людовико: – Теперь, когда вы получили столь достойную фамилию, я рад вдвойне отдать свою внучатую племянницу за вашего сына. Она здесь, обедает с остальными дамами. Мой господин, могу я послать за ней?
– Разумеется, – отвечал Кангранде, подтверждая свое разрешение жестом. – Лучшего момента и придумать нельзя. Марцилио, попробуй это вино.
Джакомо Гранде отправил за племянницей пажа. Едва тот скрылся в двойных дверях, как Антонио плюхнулся на стул рядом с Марьотто. Он тяжко вздыхал и вообще не скрывал крайнего своего раздражения.