Корона Меднобородого
Шрифт:
— Сын мой, живописцев в Риме полно. Я их силой никого не держу на самом деле. Пусть едут? куда глаза глядят. Хоть к королю Франциску.
— Но…
— Да пошутил я, Господи. Первый из них восточный схизматик, второй лютеранин. Я им не отец духовный. Клятвы с них не брал, договор не подписывал. Стражу ни к ним, ни к Белледонне не приставлял. Только бы взяли все трое ноги в руки, да к вечеру их бы в Риме не было. Думаешь, мне этот перстень нужен был? Демонов вызывать? Не нужен. Думаешь, почему я им в
— Перстень-то настоящий, не просто золота кусок, — Игнатий потер ладонь.
— Да Бог с ним, с перстнем. Получается, ты ко мне их привел как повод, чтобы подать свое прошение про орден.
— Простите, Ваше Святейшество, — смутился Игнатий.
— Ты не мог знать, что этот заморский Иван окажется человеком чести и привезет перстень. Не мог знать, что перстень тебе руку прожжет. Что от моей молитвы рана затянется. Это ведь знак, Игнатий. И знак не тебе. Знак мне.
Игнатий молча поклонился.
— Знак, что ты человек праведный и верный. Что надо подписать твое прошение. Станет у нас в Риме одним орденом больше.
Оксана дожидалась друзей на площади. В самой середине, подальше от всех духовных зданий.
— Как меня здесь давит, — сказала она, — И смотрят все как на чудо-юдо заморское. Страшно.
— Ты никакое не чудо-юдо, а просто иностранка издалека, — сказал Вольф, — Ни на местных не похожа, ни на француженок, ни на немок. И платье у тебя греческое, а сама никак не гречанка. Вот и смотрят, любуются.
— Ладно, если так. Куда дальше?
— Пойдем уже к Бенвенуто, отобедаем вместе и заночуем у него. В тесноте, да не в обиде.
В доме Бенвенуто стояла мертвая тишина. Двери заколочены. На белой оштукатуренной стене углем написано «Уже арестован. Спасибо за внимание. Ваша любимая Инквизиция. PS: Писать доносы больше не надо».
— Как же так? — возмутился Ласка, — Нам разрешили его забрать, а сами в тюрьме держат?
— Я смотрю, девиц и золото воровать вы умеете, а свободного человека из города увезти не можете, — хмыкнула Оксана.
— Сейчас жаловаться пойдем, — сказал Вольф, — Кто в Риме хозяин, Папа или его псы?
— Я бы сначала поела, — сказала Оксана, — У вас деньги есть?
Судьба неизвестного ей человека ее не очень беспокоила.
Из-за поворота улицы появился стражник с алебардой. За ним ехал какой-то человек на осле, а за ним шли двое монахов.
— Бенвенуто! — Ласка сразу узнал всадника и подбежал к процессии.
Живописец выглядел не то, чтобы неважно, а краше в гроб кладут.
— Ласка!
— Стоять! — скомандовал старший монах, — Бумаги покажите.
Вольф достал пергамент, который Папа на прощание продиктовал секретарю. Монах возложил на нос очки и внимательно прочитал короткий текст.
— И заодно отпущение грехов, — сказал монах, — Никогда бы не подумал.
— Все в порядке?
— Да. Забирайте и увозите из Рима, пока он еще чего-нибудь не натворил.
Стражник и второй монах сняли Бенвенуто с осла и поставили на ноги. Тот не устоял, и Ласка еле успел его подхватить.
— За что это его? — спросил Вольф.
— За ересь, за что же еще, — ответил монах, — Сам пусть расскажет.
В заколоченном доме еды нет, а все уже порядком проголодались. Поэтому отправились в ближайшую таверну. За прислугу здесь вертелись хозяйские дети. Бегом принесли кувшин вина, кувшин поменьше аквавиты, корзинку хлеба, и чуть попозже на всю компанию целого каплуна на вертеле. Здесь готовили только каплунов на вертеле и продавали по кусочкам или целиком. Зато никому ждать не приходилось.
Бенвенуто, выпив пару стаканчиков аквавиты и хорошую кружку вина, немного пришел в себя.
— За что тебя? — спросил Ласка.
— За ангелов.
— С каких пор в Риме нельзя ангелов писать? — удивился Вольф.
— Донесли, что я ангельские лики писал с девушек.
— Что в этом такого? — спросил Ласка, — Девушки бывают добрые и красивые как ангелы.
Оксана попыталась сделать доброе лицо, как у ангела, но никто не заметил. Ее даже забыли представить несчастному итальянцу, а самому по себе ему сейчас точно не до того, чтобы по сторонам смотреть и на красавицах взгляд задерживать. К тому же, она плохо понимала по-итальянски.
— Ангелы суть Божьи сыны и воины небесного воинства, — ответил художник.
— У нас ангелов пишут символически, — сказал Ласка, — Согласно канона. Не всегда и поймешь, что за фигура с крыльями. Батюшка наш хорошо про иконопись рассказывал…
— Здесь свои каноны. Ветхий завет гласит, что ангелы выглядят как прекрасные юноши. Вспомните хотя бы, с чего началась история про Содом.
— Да помним, помним, — сказал Вольф, Но ты же рисовал только лица? Не фигуры?
— Лица. И руки еще.
— Лица молодые, чистые, румяные, без бород и усов, при длинных волосах?
— Именно так.
— Почему решили, что женские? Вот, Ласка наш под описание почти подходит.
— Да я похоже написал кое-кого. Узнали.
— Беда.
— Беда и есть. Донесли, арестовали, били, пытали, спать не давали. Но осторожно. Ждали, кто за меня заступится. У меня же заказов набрано по духовной линии.
— И как? Заступались?
— Наверное. Откуда мне знать. Но на помилование из лап Инквизиции кроме как у Папы влияния нет ни у кого. А Папа, благослови его Бог, сказал не торопиться, сплеча не рубить.