Корона Меднобородого
Шрифт:
В то просвященное время, не путать с просвещенным, сорок лет для женщины это возраст «ты жива еще, моя старушка». Возраст, когда старшая дочь приносит внука. Вопреки природе, нестареющая Диана вошла в легенды своей вечной молодостью и неугасающим обаянием. Менее осведомленные придворные говорили, что она принимает ведьмовские зелья. Более осведомленные говорили, что она принимает холодные ванны утром и Его Высочество вечером. Те и другие сходились на том, что Диана не пользовалась косметикой. Ни пудрой, ни кремами, ни помадой.
Анна де Писле заинтересовала короля, когда он вернулся из заключения в темнице императора Карла. В то время она была фрейлиной при дворе королевы-матери, Луизы Савойской. Королева-мать открыто враждовала с «довоенной» любовницей сына, Франсуазой де Фуа и ее семьей и с удовольствием положила бы вместо нее в королевскую постель более лояльную даму.
Его Величество мог бы менять фавориток как перчатки, и время от времени дарил свою любовь другим красоткам. Но как в свое время прекрасная Франсуаза заняла его сердце на целых восемь лет, так и Анна уже четырнадцать лет как считалась официальной дамой сердца Франциска.
Король выдал Анну за Жана де Бросса, сына покойного герцога де Пентьевра. Вернул де Броссу все, что конфисковали у герцога де Пентьевра, подарил ему герцогства Шеврезское и Этампское. После свадебной ночи с первой красавицей Франции де Бросс уехал в Этамп и при дворе не появлялся.
Анна недавно запретила всем придворным художникам писать Диану. Конечно, без портрета бы Диана не осталась, живописцев и во Франции немало, и из Италии всегда можно выписать. Но Диана мудро решила, что не будет реагировать на этот запрет и не будет напоказ суетиться в поисках того, кто возьмется вот прямо сегодня, лишь бы назло Анне.
Бенвенуто, едва приехав в Фонтенбло, еще не стал придворным художником, под действие запрета формально не попадал и мог бы сказать, что он просто мимо проходил и случайно написал какую-то даму.
Поэтому он пошел мимо и написал даму. Серебряным карандашом на загрунтованном холсте. Маслом вышло бы слишком долго ради того, чтобы просто привлечь внимание.
Камердинер принца относился к Диане благосклонно и согласился передать портрет Генриху. Генриху портрет очень понравился, и он несколько дней таскал его с собой и показывал каждому встречному. В первую очередь отцу.
— Смотри, папа, это моя Диана, — сказал Генрих.
— Прекрасно, — ответил король, — Не могу понять, чья это рука?
Франциск разбирался в живописи и многих художников узнавал по стилю письма. Но на этот раз попался кто-то совершенно незнакомый.
— Это Бенвенуто Белледонне, знакомый Фантуцци по Риму. Говорят, ты просил какого-то московита привезти тебе из Рима доброго живописца.
— Я просил? Точно. Просил. Давненько уже. Кажется, лошадь какую-то обещал. И что он?
— Он привез и бьет челом.
— Кого куда бьет?
— Это их варварское выражение. Забавное, да? Означает, что он нижайше кланяется и просит королевской аудиенции.
— Надо еще посмотреть, что за художник. Для начала передай этому твоему Белледонне, пусть лошадку нарисует.
— Какую лошадку?
— Да любую.
Король мог бы и что-то другое заказать для знакомства, но у него у голове всплыли воспоминания про какую-то попытку украсть какую-то лошадь из королевской конюшни. Будь на месте короля Уважаемый Читатель, он бы тоже затруднился подробно вспомнить тот эпизод. Ведь у короля множество действительно важных дел, от которых зависит судьба мира, а не судьба коня и конокрада.
Получив переданное через пажа пожелание написать лошадку, Бенвенуто пришел в ярость.
— Какая несправедливость, черт бы их всех побрал! По кой черт он хочет портрет лошади от того, кто прекрасно написал портрет дамы! Он что, издевается? Это такие королевские шутки? Вчера даму, сегодня лошадь, завтра собаку, потом кошек с мышками?
— Успокойся, — посоветовал Фантуцци.
Он знал, что король выше того, чтобы мелочно издеваться над придворными. Бенвенуто не знал.
— Успокоиться? Да я скорее упокоюсь, чем успокоюсь! Я могу поразить портретом дамы. Могу написать ангела. Могу самого короля написать, пусть не шедеврально, но не хуже многих. Могу, в конце концов, написать дворец со всей перспективой и с тенями. Или орнаменты для декора. Как крепкий середнячок и твой подмастерье. Но зверей я пишу плохо. Понимаешь?
Фантуцци пожал плечами.
— Никогда не видел, чтобы ты писал зверей.
— Даст Бог и не увидел бы! Что я буду делать?
— Может, выпьем?
Вполне логичное мужское предложение по снятию стресса. Бенвенуто и так бы выпил, но не раньше, чем устал бы ругаться.
Фантуцци принес коньяка. Вино пьется просто так за едой. От душевных страданий принимаются более крепкие напитки.
После третьей рюмки Бенвенуто перестал ругаться и заплакал. Фантуцци послал подмастерье за рамой с холстом размером примерно в локоть. Понятно, что за день портрет коня в натуральную величину не напишешь. Общими усилиями, перемежаемыми тостами, они загрунтовали фон и наметили контур будущей лошади. Бенвенуто наметился рисовать лошадь в фас, а Фантуцци на своей половине холста в профиль, поэтому сошлись на «в три четверти».
Дверь в мастерскую распахнулась и ударилась об стену.
— Ее светлость герцогиня д’Этамп! — провозгласил паж.
При желании дамы могут гулять вокруг дворца и без свиты. Но кто тогда будет спрашивать встречных-поперечных, где найти нового живописца? Не сама же герцогиня.
— Ваше здоровье! — вскочили художники. И немедленно выпили.
— Ты Бенвенуто Белледонне? — спросила Анна.
— Я.
— Ты написал портрет Дианы.
— Да…
— Я тоже хочу портрет. Только маслом, а не тушью.