Коронованный лев
Шрифт:
— Возможно… Но что же герцог? Он, конечно, не согласен.
— Он колеблется. Не хочет, чтобы его посчитали трусом, если он уедет, не хочет, чтобы на него кто-то оказывал влияние, но… может быть, ты удивишься.
— Да?
— Он тоже не хочет развязывать гражданскую войну.
— Неужели? Ты в этом так уверен?
— Я давно его знаю. Он действительно колеблется. Все слишком далеко зашло, он прекрасно это знает. Он хочет быть на месте, если все-таки что-то случится. С одной стороны, ему на руку, что народ все больше озлобляется на собственные власти, с другой, он еще далеко не уверен в своих силах и в том,
— Подожди, подожди… — возразил я. — Ему ведь наоборот, гораздо выгодней поощрять то, что произойдет, и в этом нет ничего странного. Если война во Фландрии начнется, то это либо усилит позицию и популярность Карла, либо ослабит его собственные, даже если не усилит первые. Зачем же ему эта кампания?
— Затем, что он считает, что Карл потерпит неудачу и в итоге вызовет недовольство и тех и других. И затем, чтобы диктовать свои условия Испании.
— Может быть, стоило начать с Франции?
Рауль вздохнул.
— Я знал, что ты не поверишь.
— Да нет, я верю, но расчеты мне кажутся не слишком надежными. В сущности, это не так уж и важно. Я так понимаю, открыто он пока действительно не делает ничего особенного.
— Конечно. Он ведь прекрасно понимает, что это рискованно — чуть-чуть перегнуть палку, и неизвестно, от кого избавятся раньше — от него, или от Колиньи.
— Зато каков может быть выигрыш в результате риска…
— Никакого, если позволить себе сорваться. К тому же, он отлично понимает, что именно это понимают все — что именно ему выгодно.
— И именно поэтому его и поддержит минимум пол Франции.
Рауль снова вздохнул, почти иронично.
— Что ж, тогда остается только огорчиться, что он не прислушивается к советам испанцев.
— Вот тут ты можешь быть прав.
Что ж, и снова — ничего необычного.
— Господин де Флеррн вернулся? — небрежно спросил я встречавшего нас лакея.
— О да, — с готовностью отозвался тот. — Около часа назад.
— Понятно. — Что ж, по крайней мере, жив, не утопился и не натворил ничего фатального… — Полагаю, он у себя… — пробормотал я, на ходу рассеянно стягивая перчатки.
Лакей всем видом выразил почтительное несогласие.
— Он сейчас в саду. Боюсь, он чем-то расстроен.
Я остановился.
— А, вот как. — Что ж, это удачно…
Рауль оглянулся с легкой настороженностью и тут же проницательно посмотрел на мои руки — я вернул на место снятую было перчатку.
— Секунданты не потребуются? — поинтересовался Рауль.
— Ни в коем случае, — я успокаивающе улыбнулся. В конце концов, убивать лучше без свидетелей. — Просто хочу с ним переговорить, с глазу на глаз.
Рауль пожал плечами, будто его это действительно никак не касалось, и спокойно направился к лестнице. Я проводил его взглядом и вернулся к двери.
В саду было темно, звенели какие-то сверчки — не очень-то я все же разбираюсь в этих кузнечиках. Может быть, это были цикады? Я прищурился, оглядываясь, похоже, в саду не двигалось ничего, кроме теней. Где он? В беседке? Сойдя с крыльца, я направился прямиком к ней и уловил краем глаза, как что-то зашевелилось, отделившись от тени у покрытой плетями винограда
— Поль? — тихо вопросительно произнес Огюст.
— Как проницательно, — ответил я сухо.
В темноте послышался нервный вздох.
— Я видел, что ты вернулся не один, и не мог подойти, — пробормотал он. — Нам надо поговорить. Я хотел…
— Извиниться? — уточнил я безжалостно.
— Нет, объяснить… то есть…
— Значит, нет! — поймал я его на слове, и тут же вытянул из ножен рапиру. — Прекрасно!
Он отпрянул, когда сталь сверкнула прямо перед ним.
— Ты что?..
— Ничего. Я чертов убийца, и собираюсь тебя прикончить прямо здесь и сейчас! Мне плевать, что еще не время.
— Не можешь же ты всерьез…
— Чего я не могу? — осведомился я, извлекая из ножен и дагу. Драться в темноте — то еще веселье — сталь то вспыхивает, почти ослепляя, то будто исчезает — ненадолго, только для того, чтобы появиться вновь — или вспыхнув, или уже погружаясь в плоть по самую рукоять. — Или ты оставил оружие наверху?
— Нет, мы не можем…
— Правда? — деланно изумился я. — Ну, тогда я тебя убью.
Или он поверил, или рассудил, что я слишком далеко захожу, на что у меня, по его мнению, нет никакого морального права, как бы то ни было, клинки из ножен он все-таки выхватил.
— Поль! Опомнись! Ты не можешь!
Ах это я «опомнись»?..
— Еще как могу. Кого ты подведешь под удар завтра? Девушек? Или того, кого защищать не захочешь?!
Кажется, еще пять минут назад я был почти спокоен, но сейчас бешенство вырвалось как удар наотмашь, и загнать джинна в бутылку мало того, что не вышло бы — я не собирался даже пытаться, и выплеснул его в яростной атаке. Огюст сперва отбивался слабо, больше просто отступая, затем, почувствовав напор, принялся отбиваться всерьез, жестче, так, что клинки порой высекали искры. Пару раз раздавался треск рвущейся ткани, я дважды прорезал ему рукав, а может, даже задел плечо. Его кинжал чуть оцарапал мне запястье. Чепуха.
— Ты сошел с ума! — воскликнул он и, похоже, впрямь в это верил. Что ж, это тоже было совсем не невозможно… — Ты спятил!
— Конечно! — заверил я, наступая. — Так будет проще! — Ярость вырывалась из меня с каждым выдохом и резким движением — со свистом, лязгом, скрежетом, звоном… Как мне этого не хватало в последнее время… Как хорошо, что не надо больше сдерживаться…
Я чуть не выбил рапиру из его руки, но он сумел ее сохранить и чуть не ударил меня в бок кинжалом, я ушел в сторону, но рапира осталась при нем. Ладно, обойдемся без этого. Тем лучше. Я наносил удар за ударом, выплескивая злость из себя горстями. Огюст сопротивлялся не менее исступленно, и это тоже было хорошо. Ничего не могло быть решено одним ударом, мне нужна была сама эта драка, чтобы он упирался, а я крушил его защиту, не ища, а проламывая в ней брешь за брешью — пока не расколю эту стену и не обрушу начисто. И вскоре подвижное стальное сооружение на моем пути треснуло и рухнуло, вернее, рухнул сам Огюст, поскользнувшись на сырой траве, а я крепко упер острие рапиры ему в грудь, так что он не мог ни шевельнуться, ни толком вздохнуть.