Короткая память
Шрифт:
— Кажется, обожглись? — спросил он.
— Неважно, — сказал Терехин. — Ужас-то какой, а?
Беляев по-прежнему сидел на бордюрном камне.
Зубков подошел к нему.
— Вы тоже пострадали? — спросил он.
Беляев не ответил.
— Я спрашиваю, помощь нужна?
Беляев молчал.
— Необходимо оформить протокол осмотра места происшествия, — громко, как глухому, сказал 3убков. — Вы в состоянии участвовать?
Беляев поднял голову.
— Я не хочу жить, — сказал он.
— Какой ужас! — сказал Терехин. — Страшнее ничего
Председатель исполкома Фомин разговаривал с кем-то по телефону.
— ...Гостей разместим в общежитии комбината и в городской гостинице, — давал он распоряжения. — На дежурстве должно быть три автобуса и пять-шесть легковых... Кроме того, нужен «рафик» для встречи гостей в аэропорту... Естественно, и ночью тоже... А что выдумали? Работать можно на штурмовщинку, а юбилей — дело серьезное...
В это время на столе зазвонил другой телефон.
— Минуту, — сказал Фомин и снял трубку. — Подождите, я разговариваю... Что? — он переменился в лице. — Когда? Так, так... А сам он жив?.. Ладно, пусть занимаются... Несчастный старик!.. Ему уже сообщили?.. Смотрите, поделикатнее... — Он положил трубку второго телефона и сказал своему прежнему собеседнику: — Час назад какая-то сволочь в самосвале налетела на автомобиль сына Беляева. Сам вроде цел, а жена и сестра погибли... Да, не говорите. Распустились!.. Вот проведем юбилей, и надо принимать самые строгие меры... Сел пьяный за руль, иди под суд. И чтобы никаких поблажек. Так на чем мы остановились? Да, питание... Ресторан в гостинице и кафе «Голубка» переведете на спецобслуживание гостей...
На мосту следователь Зубков, начальник ГАИ Авдеенко и двое понятых измеряли расстояния.
Зубков диктовал, Авдеенко записывал.
— Расстояние от переднего левого колеса автомашины «ВАЗ» до левого бордюра моста — два и семьдесят четыре сотых метра... От переднего правого колеса — три и сорок пять сотых метра... — Он обернулся к Терехину: — Подтверждаете?
— Конечно, — сказал Терехин. — Когда я на мост въезжал, там никого не было... И вот тут только, — он показал на середину моста, — я его увидел... Он ехал на моей полосе... Вероятно, занесло на повороте... Поверить не моту... Жену его я не знал. А Ольга Степановна лечила моего сына. Еще облепиховое варенье мы ей сварили...
— Потом, — сказал Зубков.
— Что потом? — не понял Терехин.
— Потом нам все объясните... Где ехали вы, где он... А сейчас у нас с вами одна задача: зафиксировать обстановку на месте происшествия. Верно?
— Облепиховое варенье! — осклабился Авдеенко. Ездить, Терехин, надо по правилам.
Тот обернулся к нему.
— Значит, вы думаете, я их сбил? — чуть слышно спросил он.
— Я ничего не думаю, — сказал Авдеенко. — Следствие покажет.
— Но я... — Терехин перевел взгляд на
— Вижу, — сказал Зубков. — Но выводы не будем сейчас делать. Потом... Запиши, — велел он Авдеенно, — на мосту сбит крайний правый по ходу движения самосвала столб... На бордюре, — он наклонился, — имеются следы потертости резины...
— Правильно, имеются, — подтвердил Терехин. Я ничего не нарушал, честное слово! Ехал по своей полосе. И вдруг «жигуленок»!.. Вы как следует проверьте... Ведь Ольга Степановна моего сына лечила... Замечательная была женщина... — голос его оборвался.
— Беляев, — Зубков подошел к нему, — по осмотру места происшествия у вас нет замечаний?
Беляев молчал. Зубков подождал немного.
— Вы должны будете подписать протокол осмотра, — сказал он. — Вам это ясно?
Беляев поднял голову.
— Я не хочу жить, — повторил он.
У ворот городской больницы толпились люди. Тихо переговаривались. Женщины плакали...
Терехин с женой, Екатериной Ивановной, тоже был здесь.
За деревьями больничного парка послышалась музыка. Духовой оркестр играл похоронный марш.
На аллее показалась процессия.
Впереди несли два закрытых гроба.
Следом шли родственники.
Матвей Ильич Кудинов вел под руку Веру Михайловну. Она сгорбилась, стала меньше ростом. Шла медленно, с трудом. Казалось, шаг один, и силы ее оставят.
Игорь Степанович Беляев, превратившийся за эти дни в глубокого старика, опирался на руку отца. Степан Алексеевич — в черном парадном костюме, при орденах — вел его, как поводырь ведет слепого.
Беляевы поравнялись с Терехиным. Он им низко, до земли поклонился. Его не заметили.
Терехин и Екатерина Ивановна пристроились к процессии.
— Дома дети одни, — осторожно проговорила Екатерина Ивановна.
— Иди, — сказал Терехин. — Я же тебя не задерживаю.
Она замолчала. Продолжала идти с ним рядом.
Шарканье ног заглушали тяжелые, рвущие душу звуки оркестра.
— А вы не знаете, — незнакомый мужчина обернулся к Терехину, — кого судить-то будут? Беляевского сына или шофера самосвала?
Терехин не успел ответить.
За него сказала Екатерина Ивановна:
— Глупости, никого не будут судить! Несчастный же случай.
— Рассказывайте! — усмехнулся незнакомый мужчина. — Две смерти, и чтобы виноватого не было? Так не бывает. Кого-то обязательно будут судить...
...Два могильных холма выросли на кладбище. Море цветов кругом. И две фотографии: счастливая, смеющаяся Тамара, молодая жена Игоря Степановича, и сестра его, Ольга Степановна. В жизни она не часто улыбалась. Сейчас, с этой фотографии, Ольга Степановна улыбалась, как никогда прежде: безмятежно и отрешенно...