Короткая память

Борин Александр Борисович

Беляев ничего не ответил, отвернулся.

— А? — спросил Кудинов.

— Не знаю, — сказал Беляев.

— Неправда, Игорь, — сказал Кудинов. — Ты знаешь...

Беляев молчал.

Кудинов сел рядом с ним на диван, обнял его за плечи, прижал к себе.

— Игорь, — сказал он, — послушай... Наше горе никогда не утихнет... Но человек привыкает ко всему, так уж устроен этот мир... Мы тоже научимся жить с нашим горем, уверяю тебя... В конце концов, то, что произошло, это только ужасная нелепая случайность... Зла ты никому не

хотел и не мог хотеть... Но если, — он вздохнул, — если сейчас ты допустишь, чтобы в тюрьму вместо тебя сел другой, ни в чем не виновный, отец троих детей, — Кудинов покачал головой, — этого никогда себе не простишь... Жить потом не сможешь...

Беляев молчал.

— Это будет такое злодейство! — сказал Кудинов. — А перед их памятью, Игорь, нельзя совершать злодейство. Мы с тобой это твердо знаем...

— Хорошо, — сказал Беляев. — Договорились...

— Игорь, — Кудинов еще крепче обнял его за плечи. — Ты меня прости... Получается, я сам толкаю тебя в тюрьму... Не представляешь, как это мне трудно... Но что же делать? Терехин был у меня сегодня... Вместе с сыном... Ты бы на них посмотрел.

— Его ты пожалел, — сказал Беляев.

— Но он же не виноват! — воскликнул Кудинов. Ты сам это только что подтвердил.

— Уйди, — попросил Беляев.

— Игорь!

— Я думал, у меня есть брат. А ты…

— Игорь! — в отчаянии сказал Кудинов.

— Уйди, — повторил Беляев.

Кудинов секунду-другую постоял и молча вышел за дверь.

...В саду было темно и тихо. Над аллеей ветер раскачивал фонарь. Светлое пятно туда-сюда маятником пульсировало по дорожке.

— Мотя! — Кудинов услышал голос Веры Михайловны.

Сгорбившись, сидела она на ступеньке крыльца.

Он подошел к ней.

— Был у Игоря? — спросила она. — Да? Как он?

— Ничего, молодцом, — бодро сказал Кудинов.

— Мотя, — спросила Вера Михайловна, — теперь ты от нас уедешь? Из этого склепа?

— Это и мой склеп, мама, — сказал Кудинов.

— Не уезжай, — попросила она.

— Пока не прогоните, никуда не уеду, — сказал он.

Они помолчали.

— Степа сдал совсем, — пожаловалась она. — Я-то ничего, держусь. Двужильная оказалась, а он кончился... Днем и ночью одно твердит: «Пускай не доживу я до суда над Игорем...» Как бы в разуме не повредился...

Кудинов ничего не ответил.

— Ты мне скажи, — старуха с надеждой посмотрела на него. — Игоря ведь не будут судить, верно?.. Тот злодей на них налетел?

Кудинов молчал.

— Почему ты молчишь, Мотя? — еле слышно спросила Вера Михайловна. — Разве Игорь может быть виноват?

Над садовой дорожкой туда-сюда раскачивался фонарь.

— Нет, мама, — глядя на светлое пульсирующее пятно, сказал Кудинов. — Игорь ни в чем не виноват.

* * *

На территории автобазы Терехин подметал двор.

К

нему подошел малый в синей спецовке.

— К метле привыкнешь, за баранку не захочешь, — засмеялся он.

Терехин тяжело вздохнул.

— Ладно, Терехин, — сказал малый. — Не тушуйся. Вернут тебе права. Мы тут пишем коллективное письмо. От имени общественности.

— Какое письмо? — не понял Терехин.

— Что «жигуленок» виноват.

— Бесполезно, Ваня, — сказал Терехин. — Он и слышать не хочет.

— Кто? Твой следователь?

— При чем тут следователь? — вздохнул Терехин. — Старик Беляев меня обвиняет…

* * *

Зубков сидел у себя в кабинете, читал дело.

В комнату вошел начальник ГАИ Авдеенко.

— Отгадай, — сказал он, — зелененькое, шуршит, а не деньги?

— Три рубля, — сказал Зубков. — Вот с такой бородой...

— Тогда другая...

— Не надо, — сказал Зубков. — И так голова пухнет.

Авдеенко кивнул на папку, лежащую перед Зубковым:

— Пришла экспертиза?

— Не посылал еще, — сказал Зубков.

— Ну да? — удивился Авдеенко. — А чего тянешь?

— Да концы с концами не сходятся, — сказал Зубков.

— Здрасьте, пожалуйста! — удивился Авдеенко.

— До свидания, — ответил Зубков. — Читаю протокол осмотра места происшествия и понять не моту.

— Не по-русски, что ли?

— Не по-каковски, — сказал Зубков. — Вот смотри. — Он прочел: — «След правого колеса самосвала находится на расстоянии один и одна десятая метра от бордюра моста». Но если, — Зубков поднял голову, — если здесь именно прошло его правое колесо, то, значит, левое колесо на сорок семь сантиметров заехало на встречную полосу.

Авдеенко даже присвистнул.

— Вот те на! А мы с тобой и не заметили? Хороши! Выходит, виноват Терехин?

— Но это же противоречит всем остальным материалам дела, — сказал Зубков. — Подножка самосвала, обод фары, стекло от «Жигулей» — все на полосе Терехина. А след его на полосе Беляева. Где же столкновение произошло? Какая-то чертовщина!

— Пускай эксперты разгадывают, — сказал Авдеенко. — Они шибко умные.

— Бесполезно, — возразил Зубков. — Эксперты не были на месте происшествия. Они оперируют только теми данными, которые мы им даем.

Авдеенко задумался.

— Постой, — сказал он, — но Терехин же подписал этот протокол.

— А в каком он был состоянии? — спросил Зубков. — Что угодно подпишет...

— Не знаю, — сказал Авдеенко. — Подпись есть подпись. Не маленький.

— А тебе его закорючка нужна? Или требуется факт установить? — спросил Зубков.

— Но ведь и твоя закорючка на протоколе есть, — сказал Авдеенко. — Ты его тоже подписал.

Зубков пожал плечами:

— И я тоже мог ошибиться... Асфальт мокрый был. Ждали, пока высохнет...