Корсар
Шрифт:
– Вот, татя задержали, убил на дороге из пистоля боярина Сорокина, у него и сообщник есть.
– Это кто тать? Вот он? – наместник ткнул в меня пальцем.
– Он, – неуверенно подтвердил подьячий. В его службе появление наместника в Разбойном приказе было впервые, и в мозгу забрезжило понимание, что он сделал что-то не так.
– Кожин, встань, расскажи – как было дело.
Я с трудом поднялся, в голове ещё шумело. Подьячий услужливо подставил табурет. Наместник кивнул. Я уселся
– Где боярский сын?
Подьячий махнул рукой, и амбал притащил Андрея. Я с трудом его узнал – лицо распухло от побоев, рубаха была в крови.
– Он правду говорит? Расскажи, что сам видел, – повелел наместник.
Андрей медленно, кривясь от боли в разбитых губах, коротко пересказал об обстоятельствах убийства боярина: обнаруженном трупе возницы и последующей погоне за убийцами, сопротивлении вооружённого незнакомца и моём выстреле в него, возке с боярыней Матвеевой.
– Боярыню нашли?
– Нет ещё, – проблеял испуганно подьячий.
– На кол посажу! – проревел наместник. – Плохо работаешь! Невиновного обвиняешь!
Подьячий втянул голову в плечи. Один из амбалов попытался вдоль стены подойти к двери, но наткнулся на воина из свиты наместника.
– Дьяка ко мне, немедля!
Воин кивнул и вышел.
На подьячего было жалко смотреть. Лицо бледное, весь мокрый от пота. Амбалы тоже переминались с ноги на ногу, их глаза бегали. Похоже, они начали осознавать, что переусердствовали, и над ними сгущаются тучи. Наместник – царь и Бог в городе в одном лице, от имени государя может казнить и миловать его подданных и отвечать будет только перед ним одним.
Воины втолкнули дьяка. Был он слегка пьян, слегка помят. По-моему, воины перестарались, когда тащили его сюда – вон, даже ворот у кафтана слегка надорван.
– Так-то твои люди службу несут? Невиновного человека обвиняют в злодействе! Даже видаков не спросили!
Дьяк, видимо, был не в курсе всех дел подьячего, и потому растерянно пробормотал:
– Я самолично разберусь, доложу.
– Я уже сам разобрался. Кожина и сына боярского, Андрея, освободить, вещи вернуть. Холоп боярина Сорокина, непотребства на дороге чинившего, где?
– В подвале, – едва слышно сказал подьячий.
– На дыбу его, да поджарить – пусть всё расскажет, и тогда повесить всенародно.
– А с подьячим что? – осторожно спросил дьяк.
Вероятно, наместник уже отошёл от гнева, потому как брезгливо посмотрел на замершего от ужаса подьячего и заговорил, как бы размышляя вслух.
– Медведями нешто потравить?
У подьячего глаза стали с кулак, челюсть мелко задрожала.
– Или псами цепными? – продолжил Демьян размышления вслух.
Я уже понимал, что он
– Батюшка! Не казни, что хочешь за ради тебя сделаю!
Подьячий разрыдался.
Демьян поднялся с кресла и ткнул сапогом подьячего.
– У тебя что, в приказе все такие служаки? Высечь его – пятьдесят плетей – и выгнать из приказа.
Подьячий от радости кинулся целовать сапоги Демьяну.
– Чего встали? Где сумка с инструментами, оружие и лошадь лекаря? Быстро, а то сам плетей отведаешь.
Дьяк и амбалы кинулись к двери одновременно, столкнулись в дверном проёме, едва протиснулись и выбежали, топоча сапогами в коридоре.
Демьян улыбнулся.
– Боярина Татищева благодари. Он ко мне вчера заявился, шумел сильно. Мы с ним вместе не в одной сече были, как я мог его не принять? Он и рассказал о твоей беде, да поведал о возке с боярыней Матвеевой. Я ведь ни мгновения ни сомневался в том, что ты невиновен. Вот с утра – сразу сюда.
– Спасибо, Демьян Акинфиевич.
– Долг платежом красен, Юрий.
А дьяка всё не было. Не привыкший долго ждать, наместник рявкнул:
– Эй, где вы там, чего телитесь? Или воинам плётки приготовить?
В комнату вбежал запыхавшийся дьяк.
– Не изволь беспокоиться, Демьян Акинфиевич. Обе лошади готовы, вещи к сёдлам приторочены.
– Ну, веди.
Все пошли в коридор, в комнате оставался только опальный подьячий. Я специально замешкался и, когда выходил, c силой сапогом врезал ему в под дых:
– Собака!
Удар был сильным – таким можно и печень разорвать, но мне его было совсем не жаль.
Из ворот Разбойного приказа мы выехали длинной кавалькадой и направились во двор к наместнику. Я ехал на полкорпуса позади лошади Демьяна, соблюдая местные традиции.
Демьян полуобернулся ко мне:
– Пистоль – не боярское оружие, из него только стрельцы палят. А попадись ты боярину Сорокину с сабелькой, зарубил бы он тебя.
– Ой ли, Демьян Акинфиевич! Ещё неизвестно – кто кого.
Зыркнул на меня Демьян, промолчал, а когда въехали к нему во двор, да слуги приняли лошадей, в дом не поспешил.
– Ты, – он ткнул пальцем в одного из своих воинов и показал на меня. – Покажи, на что способен, только смотри – не до смерти.
Делать нечего – надо принимать вызов. Снова наместнику захотелось то ли потешиться, то ли поучить меня.
Я обнажил трофейную саблю, сделал ею несколько взмахов, привыкая к балансу и хвату чужого оружия. А неплохая сабелька была у боярина!