Кортес
Шрифт:
В тот же день мы вернулись в Семпоалу. Посланцы Мотекухсомы старались не обращать на нас внимания. В сопровождение рабов совершали прогулки по городу. Волосы них были зачесаны наверх - этаким пучком, в который был вставлены живые цветы. В руках они держали палки с крючками и букетики, которые то и дело подносили к носу. Мало того, каждого из них сопровождал раб, который окуривал господина ароматными благовониями.
Жирный касик затрясся от страха, когда я предложил схватить этих наглецов. Марина что-то долго, сдвинув брови, переводила ему - верно, от себя пару ласковых слов добавила... Наконец согласие было получено, и вечером отряд местных воинов взял послов под арест. Их, каждого по отдельности, привязали к столбам, которые были выставлены на главной площади, как раз напротив дворца, где мы размещались.
Весь город сбежался посмотреть на невиданное зрелище. Тотонаки осторожно подходили к столбам, со страхом поглядывали на унижение ацтеков те однако даже в подобном состоянии держались с достоинством, - потом то там, здесь начали раздаваться крики, что нечего ждать. Пусть их немедленно принесут в жертву великому Ташиму! Этот идол по представлениям туземцев повелевал бурями. Пришлось нашим солдатам отогнать толпу. С приходом ночи жители разошлись. В городе установилась тишина.
После завтрака донна Хуана принесла в кабинет мужа новорожденных, слепых котят. Их было четверо, все полосатые... Они жалобно пищали, тыкались в стенки изящной коробочки. Кошка, задрав хвост, крутилась возле ног хозяйки, тянулась к детенышам, настойчиво мяукала.
Дон Эрнандо долго смотрел на котят, потом, приставив указательный палец к виску, глядя в окно, задумчиво сказал:
– Помню в Мексике, во время похода на Теночтитлан, мы попали в места, где росли так называемые "органос". Дьявольские растения... Колючие и мясистые... Теперь их окрестили "кактусами". Так вот, на одном таком кактусе - огромном, в три человеческих роста - сидел местный дикий кот. Орал на всю округу... Зачем и как он забрался на верхушку - понять не могу. Тот кот был очень похож на твою любимицу, только раза в два крупнее.
Он помолчал, потом добавил.
– Удивительные места... Ты согласна со мной, дорогая?
– спросил он жену.
– Необыкновенные, - согласилась жена.
– Если бы не дневная жара и полночный холод. Если бы не сушь и эти грязные индейцы. Кстати, падре Гомара прислал весточку - он заглянет под вечер.
Дон Эрнандо кивнул. Жена унесла котят.
Сказать по правде, все было не совсем так. Идею насчет освобождения ацтекских послов подкинула мне эта индейская принцесса, но об этом никто и никогда не узнает. Гомара напишет то, что я ему скажу. История не любит множественного числа. Герой может быть только один - все остальные соратники. Мне незачем, да и не с кем делить славу завоевателя Мексики. Свершения эпохи всегда находят воплощение в единственной персоне, чья жизнь уже через несколько поколений становится примером, образцом и мерилом любому другому крупному государственному деянию. Когда приходит срок отлить памятник, детали стираются, оценки бронзовеют, масштаб мельчает, тем более, что главный свидетель - сама сеньора Марина - вряд ли кому расскажет, что произошла на самом деле в ту непроглядную июльскую ночь в растревоженном туземном городе, населенном робкими тотонаками. Она - умная женщина и понимает, что всякая её претензия на строчку в летописи веков будет сочтена нелепым домыслом и очень повредит её сыну.
Помалкивать будет и Алонсо Пуэртокаррера, с которым мы так отчаянно разругались в моих апартаментах? После возвращения в Испанию он замкнулся в себе, вряд ли "исторические" вопросы волнуют его теперь. Кто еще? Берналь Диас? Он в тот час, в ожидание приказа, находился в соседней комнате... Да, он грамотен и, возможно, решится изложить перипетии нашего славного похода, но я уверен, что и его повествование окажется ещё одним блестящим героическим одеянием, в которое будут укутаны завоевавшие Мексику ветераны и первый среди них - Эрнандо Кортес. Легенды не терпят мелких склок, грязного белья, злобным душонкам там не место. Берналь - человек простой, особым честолюбием не страдающий, прошедший со мной от начала и до конца, знающий цену мимолетному слову и добротно исполненному делу.
Каждому - свое! Кристобалю Колону - открытие обеих Индий, Магеллану кругосветный переход, мне - покорение Мексики. Берналю Диасу - пост рехидора в каком-то захолустном городишке в Новом Свете, Марине дворянство и заботы о сыне, кошке - новорожденные котята...
В ту ночь мы крупно повздорили с Алонсо Пуэртокаррерой. Он выбрал неудачный момент для ссоры - все уже было готово к исполнению задуманного. Берналь подобрал надежных ребят, все они были с ног до головы закутаны в черные плащи. Тотонаки попрятались по домам, тишина тогда в Семпоале стояла глухая, тревожная. Только в нашем лагере еше шумели: кто-то до сих пор голосил под треньканье гитары какую-то задиристую солдатскую песню.
Алонсо ворвался ко мне в комнату - кстати, в индейских домах не бывает дверей, разве что занавески из пальмовых циновок, - и сразу принялся упрекать меня в коварстве, недопустимом безрассудстве, потере осторожности и трусливом уклонении от опасностей. Во всем сразу - и прежде всего в том, что я пошел на поводу у этой "чертовки", "змеи", "коварнейшего существа в мире"!..
– Ах, чтоб тебя!
– в сердцах выговорил я.
– Алонсо, это единственный разумный способ привести к покорности местного царя и сохранить статус кво. Мы всего-навсего подергаем Мотекухсому за хвост, и как только он зарычит, бросим ему кость. Кроме того, я не имею привычки обсуждать с подчиненными уже принятое решение. Только ради тебя... Мне необходимо чем-то занять солдат. Чем дольше помалкивает правитель Анауака, тем сильнее сумасбродные идеи насчет возвращения на Кубу овладевают солдатами. Неужели ты полагаешь, что сведения об силе и могуществе ацтеков, которые сообщил нам касик, не дойдут до ушей наших ребят? Согласись - подобные известия уверенности не прибавляют. Я вынужден постоянно дергать тигра за усы. Еще два месяца... Женщина предложила разумное решение. По-твоему, я должен отказаться от него? Кстати, ты привел ее? Нам сегодня предстоит трудная ночка. Ты тоже можешь присутствовать при переговорах...
Он оскорбился, но не показал вида. Я понимал его - Алонсо попал в трудное положение. Кем он являлся в тот момент? Охранником у своей собственной наложницы? Оскорбительная роль выпала ему в этой смертельно опасной комедии. Каково благородному сеньору, храни его Господь, быть пажом у туземной женщины. Но в любом случае он уже не мог и не должен был считать себя её господином, потому что местные индейцы уже называли Малинцином меня. Чем дальше, тем больше он терял на неё всякие права. Думаю, к тому моменту Малинче стала отказывать ему в плотских утехах. И он, испанский идальго, родственник одного из влиятельнейших людей в Испании, не смел настаивать. Алонсо не желал применять силу - он был воспитанный человек. Но всему же есть предел!
Меня не в чем было обвинить, мои требования были логичны и законны. Более того, в моих требованиях, он чувствовал это - не было ничего личного. Я умел скрывать свои чувства. Всего лишь воля обстоятельств, голый расчет, в силу которого он вынужден был исполнять роль телохранителя своей собственной наложницы, которая откровенно не любила его. Испытывал ли он страсть? Не знаю. Меня это никогда не интересовало. Я ничем не мог помочь ему. Даже если бы очень захотел!.. Когда на карту поставлена жизнь многих людей и честь государства, я смел не обращать на всякие подобные буколические тонкости - и это было справедливо! Мы - и я, и Алонсо - были так воспитаны. С таким же настроем выходили на бой с маврами наши отцы и деды
Что я мог сказать ему? Ничего, кроме правды, и даже в этом случае нас не могли рассудить шпаги.
– Она мне нужна, - я поднялся со стула.
– Больше ждать нельзя, ночи сейчас коротки. Приготовь лошадей, Алонсо, ты отвезешь их до дальних постов, оттуда они пойдут пешком. Действуй, как договорились, заверни их так, чтобы они ни одним глазком не смогли разглядеть, как их везут. Пусть сочтут, что их перенесли по воздуху. С Богом, Алонсо!
Он ни слова не говоря вышел из комнаты, я вслед за ним. Берналь сидел, закутавшись в плащ, напротив него, покрыв голову длинной темной накидкой, сеньора Марина.