Кошачье шоу
Шрифт:
— Тебе понравится отец Эрнандес, — неожиданно сказала Серафина теплым голосом. — Хотя он и кажется в последнее время потерянным в каком-то своем лабиринте. Раньше…
Раньше он был хорошим священником, как и Мэтт когда-то. Он оперся локтями о свои ноги и сложил вместе руки, сцепив пальцы. Потом он подумал, что такая поза могла бы быть расценена как молитва в неформальной обстановке. Ему предстояло порвать еще с таким большим количеством навязчивых образов.
Наконец, дверь в конце коридора заскрипела и отворилась. Из комнаты донеслись голоса, густые и пылкие.
— Вам необходимо сконцентрироваться на продвижении программы по сбору пожертвований, отец, или церкви просто не будет! Не могу понять вашей рассеянности в такое непростое время. И вам надо помириться с Бландиной Тайлер. Что за нонсенс по поводу кошек на небесах? Нельзя позволять болезненным фантазиям пожилой женщины влиять на ваши финансовые дела. Она недавно грозилась оставить все свое имущество кошкам — так говорит женская гильдия флористов — а не Деве Марии Гваделупской. Это было бы ужасно.
— Она вольна делать, что хочет, — ответил сердитый голос. — Церковь не подстраивает Богословие, чтобы угодить взглядам своих богатых прихожан.
— Да, да, отец…
Мужчины, закончив разговор, выходили в прихожую.
— Но… — продолжал первый голос, утешая и стараясь образумить, — это такая пустая мелочь. Кошки! Хитрые, эгоистичные создания, но люди, которые любят их, могут быть очень фанатичны. Это плохо для спасения тела и души мисс Тайлер. Она должна работать над собой, чтобы подняться над такой тривиальностью.
Адвокат теперь целиком был в прихожей. Серьезный человек в свои тревожные тридцать пять лет носил костюм жатого ситца в синюю полоску, что был уместен разве что в парикмахерской. Очки в роговой оправе сидели на довольно большом носе и придавали ему ханжеский вид бухгалтера, странным образом противоречащего улыбке, обнажающей тонкую серебряную полоску скобок на его зубах.
Так делают многие приходские священники в наши дни, печально размышлял Мэтт. Сохранять настроение многоуважаемых волонтеров-католиков, осознавая, что община вымирает; принимать юное поколение, собирающееся в банды вместо того, чтобы ходить к мессе, и тех, кто регулярно ворует чужое имущество, а не принимает святое причастие. И это не говоря уже о проблеме внебрачной беременности.
Когда приходской священник подошел ближе, Мэтт встал, и сестра Серафина поднялась влед за ним. На отце были черные широкие брюки, черная рубашка с коротким рукавом и выглядывающим обычным белым воротничком. Мэтт не мог не заметить, что это довольно традиционное одеяние для более современных священников и жаркого климата пустыни. Его собственна шея напряглась в сочувствии: он вспомнил удавку из накрахмаленного льна. Внешность отца Эрнандеса сильно удивила Мэтта. Он ожидал колобка, домоседа с брюшком, кого-то радушного и бодрого, а теперь еще и, очевидно, некомпетентного и обеспокоенного. Вместо этого, отец Эрнандес напоминал Мэтту епископа Фалтона Дж. Шина, единственного католического проповедника конца пятидесятых на телевидении. Отец Эрнандес был высоким и худым с лицом цвета дорогой коринфской кожи, привлекательным и даже аскетичным, в обрамлении красивого ореола серебряных волос.
— Посетители, — облегченно объявил отец Эрнандес. — Сестра Серафина, это ваш… друг из Чикаго?
— Мэтт Девайн, — быстро представила она, — отец Рафаэль Эрнандес и Питер Берне, приходской адвокат, а также убежденный прихожанин, который много времени посвящает церкви Девы Марии Гваделупской.
Мэтт пожал руки обоим мужчинам, удивляясь деловой «хватке» адвоката, которая была как у тамады, после такой вечно болят суставы. Затем поразился слабому пожатию священника: Мэтт пожал в ответ, но обратной реакции не последовало, только короткое уведомление о получении и прости-прощай.
Странно: учитывая описание сестры Серафины, мучеником, который только что уговорил бутылку, Мэтт назвал скорее бы его, чем священника.
— Входите, — отец Эрнандес указал им на кабинет с четырьмя или пятью обитыми кожей стульями для виновных. Они выглядели очень удобными для принятия крупных членов общины, пришедших с деньгами, или осиротевших семей, хлопочущих о похоронах, ну и плотных монахов.
Мэтт опустился на роскошный стул с невероятным облегчением. Кожаная обивка всегда прохладней тряпичной, а кондиционеры в доме были старыми, ужасно шумными и явно неэффективными. Неудивительно, что лица священника и адвоката блестели от пота, однако, может быть, это оживленная дискуссия на предмет финансов вызвала такую мокроту.
Отец Эрнандес бросил свое длинное тело на старомодный кожаный стул на колесиках за массивным стеклянным столом. На столе приходского священника перемешивались стаканчики для ручек и карандашей, бумаги, калькулятор, большая стеклянная пепельница для гостей или случайного прихожанина с редкой сигарой, молитвенник и требник — обломки религиозной и административной жизни. Когда-то Мэтту это все нравилось. Он знал весь этот набор так же хорошо, как геолог знает, к какому из временных отрезков относится тот или иной слой почвы. Здесь и там, среди разбросанных бумаг, точно серебряные жилки, поблескивали потерянные скрепки.
Отец Эрнандес облокотился на обтянутый кожей подлокотник и повернулся на стуле в любимой, знакомой позе:
— Прежде, чем вы что-то скажете, сестра Серафина, я хочу сообщить вам, что позвонил в больницу. Как я уже говорил, навещать мисс Тайлер я не буду; кроме того, доктора поставили ей диагноз: истерия, прописали валиум и отправили вместе с племянницей домой. Теперь, когда мы знаем причину ее… приступа, совершенно ясно, что ее состояние было скорее ближе к психологическому шоку, чем к физическому недомоганию.
Серафина кивнула:
— Вы совершенно правы, но мы не обнаружили… животное, пока Бландину не увезли на «скорой помощи».
Отец Эрнандес запустил длинные пальцы в свою роскошную шевелюру цвета серебряных стерлингов и потер тяжелую голову. Если присматриваться к этому жесту, в нем было многое от епископства. Мэтт позавидовал его церковной харизме, привлекательности, не испорченной звездно-голливудским налетом. Почему такой мужчина — Мэтт таких уже видел, они способны выманить деньги с помощью часов с кукушкой, да так, что благотворитель будет чувствовать себя привилегированной особой — беспокоится по поводу сбора средств? Причем переживает так, что «лезет в бутылку», рискуя всем: карьерой, приходом и даже священничеством, которое явно было чем-то другим, нежели обычным желанием преуспеть. Возможно, Серафина сделала поспешные выводы.