Кошачье шоу
Шрифт:
— Ты все равно не объяснил, почему бывший священник может проводить обряд в крайних случаях.
Мэтт похлопал по своим губам бумажной салфеткой, словно пытаясь смахнуть не только остатки еды, но и ее обжигающий след.
— Один раз — священник, всегда — священник, — он использовал серьезный мрачный тон, чтобы выразить прописную истину, сказанную задолго до него. — В чрезвычайных обстоятельствах меня зовут, чтобы исполнить обязанности священника, если другой священник недоступен. Как если бы меня призвали к умирающему, например.
— Почему
— Она была моей учительницей. Она знала, что я поступил в семинарию, хотя я пошел туда после колледжа. Знала также, когда я покинул ее, несмотря на то, что к тому моменту я был уже за сотни километров и лет от нее. Новости распространяются очень быстро. Каждый приход, как новостное бюро. У монахинь какая-то своя информационная система мирового масштаба… Или, может, это Святой Дух шепчет им отчеты о поведении бывших учеников во время молитв, или мой ангел-хранитель сплетничает про меня — не знаю. Зато она знала. Она знала, где меня найти, если я понадоблюсь ей. И ведь я был ей нужен… она так разочаровалась во мне, в моей жизни, в каком-то смысле, она даже сама этого не понимает. Она не преминула поставить меня лицом к лицу с моим двояким положением. Я оставил приход, но приход никогда не оставит меня.
— Это… жестоко, — сказала Темпл.
— Нет, всего лишь — грубо. Религиозная жизнь не боится грубости.
Темпл покачала головой.
— Никогда бы не подумала, — она задумалась на мгновение. — Скажи, значит, поэтому ты нацепил тот черный костюм, когда играл на органе во время заупокойной службы в «Честер энд Роиял»! Вот почему ты вообще умеешь играть на органе!
Мэтг приподнял вверх руки, показывая, что он сдается, и засмеялся громко и, в этот раз, продолжительно.
— Тебе всегда надо сложить два и два, ты в курсе? Прямо ненасытная!
— Мда. Но что мне делать, если сложив два и два, я получаю три?
Он немедленно успокоился.
Темпл вонзилась в омлет, а потом завернула уголок салфетки:
— Мэтт, я должна сказать тебе, что мы, бывшие унита-рии, довольно толерантны. Но у нас серьезные проблемы с религиями, которые не дают жить тем, кто не соответствует их видению мира.
— У меня тоже, — сказал он, перебивая.
— То есть, я хочу сказать, что фундаменталисты, в основном, концентрируются на осуждении других людей и на нахождении в них вины по всем статьям, не важно, христиане они или мусульмане.
— Поэтому на свете так мало католических фундаменталистов, зато есть множество консерваторов.
— То есть церковь во времена, когда бушует СПИД, не оправдывает использование презервативов и поддерживает безопасный секс, потому что это тоже способ контроля рождаемости! Это — более чем грубая позиция. Это уже безумие.
Он заерзал на своем пластиковом стуле:
— Я не хочу спорить с тобой по поводу теологии или логики. Множество из этих
— Может, я не права, — сказала она, — я не уделяю особого внимания религиозным взглядам, сказать по правде. Но. Церковь разве не против добрачного секса?
— Да.
— И против всех способов контроля рождаемости?
— Ну… есть естественные методы…
— Против развода?
— Да… но опять же, существуют инстанции…
— Против… мастурбации?
— Все сексуальные акты должны быть открыты для понимания детьми.
— Мэтт! — Темпл придвинулась к нему и перегнулась через полупустую тарелку с остывающей едой. — Что ты собираешься делать?
— Я больше не обязан придерживаться ничему из вышеуказанного, потому как теперь я не практикующий священник. И больше никому не должен говорить, что делать.
Казалось, что ему полегчало, хотя он все равно не понял.
— Мэтт! — Темпл знала, что ее голос звучит несколько раздраженно, но не могла сдержаться. Головоломка никак не складывалась, и она сидела напротив говорящего, умеющего ходить ребуса, который не хотел признать факт своего нового — насколько нового? — существования. — Что ты будешь делать? И что ты можешь сделать теперь, когда больше уже не являешься священником?
Глава 16 Катехизис
Большинство из нас женятся на бывших монахинях.
— А это не слишком… ограничивает? — спросила Темпл.
— Когда слепой ведет слепого? Да, но кто еще имеет что-то общее с нами? Почему, ты думаешь, я работаю в «Контакт» и живу в «Серкл-ритц»? Чтобы пойти в приход было много хороших причин и несколько плохих. Церковь считает, что плохие перевешивают. А сейчас только от меня зависит, как я буду жить постнатально, если можно так сказать; решить, каким человеком я буду.
Мэтт допил свой остывший кофе, до самого осадка, который был таким горьким (кофе сварили крепким). Темпл почувствовала крупинки гущи, когда еще не выпила и половины чашки.
— Мне жаль, что теперь ты знаешь, — продолжал Мэтт, говоря, скорее, самому себе. — Мне жаль, что сестре Серафине пришлось узнать. Мне жаль, что я все еще — гораздо меньше, чем хотел бы быть. Мне над многим еще надо работать. Во мне столько вопросов — гораздо больше, чем даже ты можешь задать.
— Прости. Я такая шумная. Я все время давлю.
— Ты права, — прервал он, не отрицая ее правдивое описание себя. — Мне приходится сталкиваться с множеством противоречий.
Он вращал маслянистую черную гущу от своего кофе в белой чашке, как будто хотел найти там чайные листья. Нет, слишком суеверный, подумала Темпл: бывший священник никогда бы такого не сделал.
Темпл изучала противоречие, сидящее напротив нее. Мэтт привлекал ее, с самого начала и даже до сих пор. Наконец, исцелившись после необъяснимого исчезновения Макса, она понимала это слишком хорошо.