Кошка Фрося и другие животные (сборник)
Шрифт:
– Ты помнишь, как мы попали в ресторан?
Муж говорит:
– Нет.
Не иначе происки врагов.
Утрамбовали себя по частям в машину, я говорю:
– Давай заедем, купим шпицам еды.
Вываливаемся из магазина с двумя пятнадцатикилограммовыми мешками корма. Я говорю:
– Да, теперь им точно до самой смерти хватит.
Муж говорит:
– Ты случайно не знаешь, зачем мы купили столько еды шпицам?
Я говорю:
– Не знаю.
Не иначе происки врагов.
И тут мы как будто ничего не помним и в следующий момент оказываемся у нашей машины, припаркованной у супермаркета и набитой всякой едой. Смотрим друг на друга в непонятках –
– Да… все признаки покушения. Так, до февраля нужно все это съесть, а потом точно на диету.
Приезжаем домой, а у нас там уже четыре холодильника – у них семья. И муж как запнется обо что-то. Я говорю:
– Это что?
Он говорит:
– Это еще один холодильник, новорожденный. Сам из пластикового контейнера сваял. – Потом вдруг его осеняет: – Я придумал, а давай купим бильярд. Тогда точно никуда не надо будет выезжать, и мы ничего лишнего не купим.
Я говорю:
– Гениально, давай. И Италию купим.
Про магнитики на холодильник
Бабулечку сложно переплюнуть. Но когда кому-нибудь это удается, бабулечка говорит серьезно-удивленно и даже с некоторой ноткой восхищения: «Дааа, Зинаида (Людмила, Фаина, Алевтина и пр.), сама блядь, но таких блядей, как ты, не видала!» И тогда понятно, что этот кто-то вышел из бабулечкиных берегов, а это значит – отлучение от церкви Игумновой. А это значит, что никаких «Рябин», советов по телефону, безудержного богатого смеха от взаимного похудания до аппетитных форм. Ни-че-го. Вакуум. И бабулечка не научит – в похудательном чае главное что? Не чихнуть в общественном месте. А если уж осрамилась – неси себя к выходу достойно. Как будто ничего и не случилось. Без паники.
Потому что бабулечка – красота и способна добиваться своего без лишних слов. Бабулечка подчас ничего не говорит, она просто ходит и смеется богатым смехом. А если уж рот откроет, то страшно становится, как в этой налаченной белокурой головке умещается столько всего. От пятиэтажного мата до двенадцатичленной формулы бытия. «Марея, не бегай, не верещи и не чихни снова в пудру. Уф, не голова, а Дом Советов», – говаривала бабулечка после одного из многочисленных «фестивалей» и неизменно осушала трехлитровую банку молока. Ее харизма начинается с южных гор и пролегает до самых северных морей. Дальше она просто не была. Из каждой поездки она привозила по мужу. Как магнитики на холодильник. Потом она их откармливала, они начинали томиться волей и грызть царску руку. Это значило, что пора ехать за новым сувениром.
Муж говорит:
– Чем сегодня обедаем? Не уверен, что хочу сегодня жаркое по-трансильвански, и плов не хочу, и долма надоела.
Я говорю бабулечкиными словами:
– Могу приготовить ремень в собственном соку. А если будешь жопу морщить, то на обед гуляш по коридору и битки в дверях.
И муж сразу притихает, говорит:
– Ну что ты, Мурочка, я же пошутил.
А я усмехаюсь и думаю: «Знамо дело, пошутил».
Красота
У меня муж очень красивый, поэтому он не признает головные уборы. Чтобы черные кудри с проседью весело и пьяно колыхались на ветру. Потому что красота. А я что, я с Урала. У нас в таком виде даже до киоска за бутылкой не добежишь, задубеешь на излете. Поэтому гуляю я зимой не в ботиночках на рыбьем меху и не в коктейльном платье, а как положено – в фуфайке, шапке и пимах. Ибо жар костей не ломит. А муж-то у меня красивый. Он весь изысканный, бохемный, на итальянской подошве, в демисезонном пальте и в каком-то умопомрачительном шарфике. И я стою, его грустно жду. Потом надоедает уже, говорю:
– Мы со шпицами только выйдем.
Он говорит:
– Ну и что? Я же приличный человек.
Я говорю:
– А я с Урала. Пошли, красота.
Ну, выходим, и он через десять минут уже начинает фиолетоветь. Отвечает все реже. Потом смотрю, у него сосулька из носа торчит. Говорю:
– Возьми мою шапку, у меня два капюшона.
Он отрицательно трясет кудрями, раза три всего трясет, параллельно всхлипывая. Поскольку как же так, красота-то погибнет под моей неизысканной вязаной шапкой, и это его безудержно расстраивает. В итоге, конечно, шапка с оленями оказывается на нем. Я говорю:
– Красота! Только рогов не хватает. Давай еще кружок вокруг поселка.
И он покорно плетется в женской шапке с оленями, без сосульки в носу и помечтывая о теплых пимах.
Бабулечка у меня тоже красота. Она в магазин всегда собирается по три часа. Потому что – как же так, на нее же люди смотреть будут. А у нее одна прическа цементируется минут сорок. Потом надо выбрать – в чем. С этим тоже нельзя переборщить, с нарядом, а то можно ослепить встречный транспорт. С другой стороны, по пути могут встретиться жены любовников, и тут надо выглядеть на два, нет, на пять миллионов. Затем мейк-ап, фотошоп и поход в платье путем накидывания на голову газового шарфика, дабы не разрушить всю конструкцию прически.
Последний штрих – губы. Тут нужен правильный цвет и четкий контур. Поэтому бабулечка выпадает на время в измененное состояние сознания, либо это она так советуется со всеми нашими предками. Говорит мне:
– Ну как?
Я говорю:
– Запиписечно! Идем, красота. А то магазин скоро закроют.
А она на меня смотрит и говорит:
– Марея, а ты-то почему не одета до сих пор?
Я разглядываю себя и думаю: «Ну как же “не одета”? Футболка новая, джинсы мои любимые, кеды, между прочим, очень даже».
Бабулечка говорит:
– Значит, так: ты выходишь через три минуты после меня и не приближайся ко мне ближе чем на три метра. И не отсвечивай, мне еще замуж…
Про крошки на кухне
Бабулечка рассказывает:
– С Рожжеством вас, была на «Рябине», завтра еще пойду. Видела бывшего с его нынешней. Вперились на меня оба, зенки вылупили да всю «Рябину» так и просидели. Совсем не отдохнула из-за них.
Я говорю:
– Ну ты знатная красотка. Шутка ли – всю «Рябину» самоутверждаться.
Бабулечка говорит:
– А потом он мне всю ночь названивал и молчал, сука. А я как шебутная ору в трубку: «Алло, алло, да алло же, блядь!» Я же думаю, что-то случилось. Забыла, что у него вместо головы жопа. А потом Володька-бизнесмен со второго этажа приходит и говорит мне через дверь: «Анна Васильевна, дорогой ты мой человек, дай же, блядь, поспать-то! То котик твой плюшеву игрушку катат по ночам так, что перекрытия дрожат, теперь ты вопишь как полоумная. Захлопни уже калитку при всем уважении. И кота похудей, ради Христа, не то скоро к нам провалится». И тут трубка как завопит на меня голосом бывшего: «Ты там с мужиком?! Убью падлу!» А я стою с мужиком, три часа ночи, да, за двумя дверьми, в руках, как обычно, топорик, на всех засовах я, деревянна дверь изнутри доской приперта. Короче, предохранилась от них по полной, а все никакого спасу. От мужиков-то. А возьмешь – так толку с гулькин хрен. Одни крошки на кухне. И я, свободная молодая женщина, стою клята, мята, ругана. Будто все еще замужем.