Кошка Фрося и другие животные (сборник)
Шрифт:
Мой муж любит книги, хотя, к удовольствию бабулечки, далеко не вшивая интеллигенция. Сразу видно – нормальный человек, а не эти самые. Моя самодостаточность иногда сталкивается с мужниной щедростью. Бабулечка негодует:
– Марея, дают – бери, а бьют – беги.
Мой минимализм и отсутствие крупных маков в обиходе ей классово отвратительны.
– Мы же столбовые дворяне! – завывает бабулечка богатой пургой. – Где мой партийный билет?
Кошка Фрося с ней согласна, она конформистка. Рядом с мамой она ездит на красный и паркуется как дура посреди дороги. Со мной любит поспать на чьем-нибудь
Про страсть
У бабулечки новая фаза. Нынче ее интересует страсть. Она ложится спать с мягким переплетом, в котором пишут про всякие стержни и иные колющие предметы. Бабулечка роняет книжку на лицо ровно три раза и засыпает, равнодушно повернувшись на другой бок. Это ее стержневой предел.
На заре появления немецких фильмов и устройств по их просмотру бабулечка резко осознала свое стремление к техническому прогрессу. Потребовала оставить ее с фильмом наедине. Ну что ж, дело молодое. У фильма никаких пороков, на квартиру не претендует, на кухне не крошит, носки под диваном не прячет. Возвращаемся – дом на ушах, первый этаж трещит по швам от деревянной улыбки, застрявшей на физиономии Людки Бортниковой. Звукоизоляция сдалась, электричество молотит, бабулечка в одно лицо предается морфеям.
«Еле лестницу домыла, – поясняет Людка, – такая истома вдруг взяла, что швабру из рук не выпустить».
Мы с Людкой тогда были товарками в рабочей общаге. Она нашла свое призвание в швабре и была уже титулованным техническим работником по уборке помещений. Имела награды и большие красные руки. Я искала себя в метле. Бабулечка крышевала дежурной.
– Построились, опойки, – командовала бабулечка жильцами. – Значит, так, гандоны в форточку не выкидывать, мешки с говном тоже, под дверьми друг другу не срать в мою смену. Ферштейн?
И начинала материться на армянском, легко переходя на персидский и обратно.
Бабулечка покрывала собой все, кроме кабинета коварной суки – заведующей Колдомасихи. Та держала в цепких татарских лапках аленький цветочек начальника ЖЭКа, которого все за глаза звали Сиси. Начальник ЖЭКа креативно преподносил свои мудя в качестве подарка на частых закрытых совещаниях по обсуждению производственных вопросов. Отчего-то считается, что бабе только это и нужно. Презентация каждый раз срывалась. Судя по выражению лица коварной суки после мероприятия, мудя были так себе, совсем не крупные. Французские духи подошли бы куда лучше. Размер в размер, а не это. Колдомасиха бесилась и бросалась кружками в тараканов.
– Чистый Мамай, – говорила бабулечка, затягиваясь дорогущим «Кентом».
– Начальники, у пизды мочальники, – услужливо протягивала Людка.
Бабулечка ее мягко осаживала:
– Людмила, варежку прикрой.
Людка довольно хрюкала в рукав спецовки и шла ставить чайник:
– Анна Васильна, золотце ты наше, водочки в чаек капнуть? Чисто для сугрева, а?
Про девишники
Девишники – это страшное дело. Все приезжают и быстро напиваются двумя бутылками вина. Почему двумя? Чтобы не напиться. Потом я говорю:
– У меня ящик вина для готовки.
Мне говорят:
– А мы так не ужремся? – И макают пальцы в бокал.
Я говорю:
– Дак мы с сосисками.
Мне говорят:
– Ой, мы сосиски сто лет не ели. А макароны есть? Мы на диете.
Холодильник чувствует себя королевой вечера. Гости пытаются из бесформенных кубиков льда собрать слово «пельмени». Получается фигня. Шпицы в юбках из туалетной бумаги незаметно встраиваются в действо. Начинается шоу-программа. На кону целая сосиска. Шпицы тщательно крутят фуэте и с тоской во взгляде провожают последнюю сосиску в жерло Лены. Всё, кончили крутить фуэте. Лена в целом приятная, особенно когда ест. И каждый раз верит, что это любовь, а не тонкий сосисочный расчет со стороны шпицесамца. Каждый раз попадает в их коварные шпицесети. Женщина она легкая, обиды и куда закопала забывает быстро. Мы все интуитивно стараемся не обижать Лену.
Потом я вспомнила, что из нового у меня не только ящик вина. Презентовала гостям робота-уборщицу. Ужасно самодостаточное устройство. Живет в сто двадцать шестом измерении, не пьет и не курит. Уборщица тут же пошла и застряла под батареей. Потом нелепо и скоропостижно разрядилась. Глаза Лены подернулись поволокой, она поэтично провела параллели. Красивая аналогия, если учесть, что до этого она сравнивала себя с сосиской.
– Да просто дура она, – сказала конкретная Наташа, отхлебнув вина. – Задом надо было сдавать.
Совет оказался не напрасным. Часа через три мы все сдавали задом в гараж. Пытались припарковаться на койко-места. Некоторым, особо целким, это удалось. Уборщица очнулась ровно в четыре утра в своем сто двадцать шестом измерении и пошла пылесосить под ванной. От звуков ее бурной жизнедеятельности проснулся весь дом. По всем ощущениям, чтобы умереть в адских муках. Если бы не ящик таблеток, который всегда носит в своей сумочке Наташа, меня бы сейчас тут не писало.
Философское
Кошка Фрося до буддизма была в религии невест. Это ее страшно выматывало. Борьба за фигуру и изможденный вид плюс все время надо было хотеть замуж и курлыкать по ночам. Теперь Фросе по фиг. Буддистам ведь как? Лишь бы кормили. Теперь у Фроси свой небольшой сад камней, в котором она медитирует. Сначала раскапывает, потом закапывает. Потом приходит – нет сада. Непродвинутые люди стерли с лица горшка.
Такое течение жизни позволяет Фросе креативно развиваться. И она создает новый сад, еще прекраснее. Люди приходят и говорят:
– Это искусство, Фрося сегодня ого-го наинсталлировала.
Другие говорят:
– Ну и что, я тоже так могу. Обыкновенная визуальная репрезентация. Реплика на Ван Дейка. И немножко на «Земляничную поляну» Бергмана.
Первые говорят:
– Неужто? Несмотря на то что понятие дискурса всеобъемлюще, Фрося определенно шире.
Вторые говорят:
– Фрося абсолютно неприемлема и вторична. На ней явно есть ярлык постструктурализма и «не выжимать» при восьмистах оборотах.
Другие люди приходят трогать Фросю за шубу.