Кошка Фрося и другие животные (сборник)
Шрифт:
Вообще, бабулечка – альфа-самка. К примеру, она долго пыталась одевать меня по своим шикарным понятиям, и поэтому я все детство выглядела как пожарная машина. А еще у бабулечки, по ее словам, ВСЕГДА был шикарный бюст, а вот у меня в юности как-то с этим долго не задавалось. Как все шибко грамотные дети, зреть я начала поздно. И она мне внушала:
– Марея, да что же это, вот у меня сиськи хорошие – третий размер, в маму.
А я смеялась и говорила, что у меня сиськи в папу – минус первый! Это ее нисколько не смущало, и она мне парировала с сочувствием:
– Марея, ну ты бы хоть подкрашивалась, что ли…
Я говорю:
– Бабулечка, дак я подкрашиваюсь!
А
– Дак чо-то не помогает!
И бабулечка долгие годы ждала, ждала, когда выстрелит ее ген шикарной женщины. И уже было бросила ждать. Но как-то, купив себе на лето босоножки, инкрустированные камнями, она, совсем без надежды, показала их своей правнучке Софье, которая, бросив небрежно-завистливый взгляд, процедила:
– А говорила, что любишь меня…
Я иду искать
Каждый мой день начинается одинаково. Я иду искать. Я ищу морковь, форму для выпечки, лук, мясо, одежду, ключи от машины, документы, деньги. Потому что мой муж очень хороший. Он мне помогает. Он бизнесмен и часто на переговорах, и я ему звоню, когда уже нет никаких сил искать:
– Привет, ты не подскажешь, где у нас форма для маффинов?
Он говорит:
– Все просто! Она в посудомойке.
Ну вы понимаете, что ни в какой посудомойке ее конечно же нет. Часа через два, решив начать мыслить нестандартно, как он, я нахожу ее в бельевом шкафу. И так во всем.
Иногда я ему звоню и попадаю, когда совсем-совсем переговоры и он не может говорить. И я ему говорю уже вся на нервах:
– Где морковь?
А он мне:
– Пшпишик.
Я говорю:
– Где?
А он:
– Пшипшипши.
Я уже вообще не могу, говорю:
– Всё, напиши мне эсэмэску незаметно под столом.
Он тогда говорит нормальным голосом:
– Морковь там-то.
И смех деловых партнеров на заднем плане.
Он все сортирует и мыслит при этом настолько нестандартно, что я даже не вникаю в его систему. Я никогда не пойму, по каким критериям часть моих пальто отправляется на второй этаж, а часть – в гардеробную. Может, это для того, чтобы я ему чаще звонила? Так он всегда в курсе, чем я занимаюсь…
Моя мама тоже мыслит нестандартно. У нее для всего есть четыреста сравнительно честных способов. Вчера звонит и говорит:
– Ты на Новый год никуда не собираешься?
Говорю, мол, нет – буду дома.
А она:
– Слушай, а можешь мне свой загранпаспорт дать – в Таиланд слетать?
В прошлом году мы с ней летали на Новый год в Египет, где я работала вожаком. У меня, после того как мама потеряла ВСЕ документы и деньги, за минуту открылись чакры. Нет, мама тоже вожак. У нас с ней такая матрешка. Где бы мама ни появилась, она моментально собирает адептов и дает им ЗНАНИЕ. Для этого она даже возит с собой методическую литературу, которую штудирует весь пляж, отель, автобус. Я всегда нахожусь в радиусе двух метров и слежу, чтобы мама не подавилась, не убилась и не утонула.
В Египте мама потеряла зубы. Я запустила ее в море с маской смотреть рыбок, которые так ее поразили, что мама всплыла, вдохновенно и порывисто выдернула трубку изо рта и выразила мне свое восхищение. Поняв, что чего-то не хватает, она с сосредоточенным ужасом уставилась на меня. Пришлось нырять! Мама-гуру, в Египте, без зубов – это слишком даже для меня.
Полет
Вчера я летала. Сама по себе. Этого момента я ждала с детского сада. Вся группа сидела на полянке с белым клевером и плела мне крылья. Да, тогда я умела увлечь электорат своими безумными идеями, за что меня особенно любили воспитательницы. Они сразу бежали к калитке курить меж прутьями за территорию сада. Странные эти взрослые. Сами мы уже вовсю курили за верандой.
Так вот, в тот раз запуск меня в полет не состоялся. Как только я начала раскачиваться на качелях (мне же нужно было придать себе ускорение), мои клеверные крылья развеялись по ветру, и дворник дядя Коля долго матерился, сгребая ароматный снег в большой грязный мешок.
Вчера я летала. Не важно, что без клеверных причиндалов, с крыльца, подвернула ногу, выключилась и полетела. Шпиц летел со мной. Мы с ним были как с картины Шагала. Летели в тишине, бесприютные двое.
Мерцали звезды, покачивались свечи, точно как люди. Зазвучал медляк – эли, эли. Затем грянули сестры Берри. Солнце осветило белые плиты города, и шпиц в ермолке из шелка, открыв малиновую пасть, картаво промолвил: «Не дергайся, полежи тут, я сейчас. И никуда не уходи». Кошка Фрося заглянула мне в зрачки откуда-то сверху, понюхала, пощекотала усами и обернула в свое мягкое тело.
Муж говорит:
– Не летай без меня никуда, потеряешься. Давай ногу и нюхай ватку.
Шпиц в шоке и еще временами в полете. Я говорю:
– Забери его, потеряется в арабских кварталах, а ему нельзя помои.
Фрося появилась часа через два, никого не узнала и сразу прошла к миске. Муж посмотрел на нее и говорит:
– Тебе не кажется, что мы у нее не одни?
Оторвалась
У бабулечки есть приемные часы. В это священное время она утрамбовывается в кресло, ставит рядом с собой телефонный аппарат, кладет справочник и начинает решать мировые вопросы. Потому что бабулечка – голубь мира и великий дипломат. Это она звонит женам своих любовников и дружит с ними до конца их жизни. Это она закатывает солнце. Это она выбивает капитальные ремонты домов и подкатывает на помойке к исполкому. И все шепчутся:
– Игумнова, Игумнова идет, Анна Васильевна, Аннушка, какая женщина, ах, и платье опять новое!
Бабулечка никогда ни с кем не ссорится. А почему? И бабулечка не скрывает, говорит:
– Запомни, Марея, утром подруга – вечером подлюга. И бох с ней…
Да, ссоры – крайне нелепая штука. Особенно если человек с тобой ссорится, а ты с ним нет. И вот он начинает тебе рассказывать, какая ты нехорошая и, вообще, как посмела ты, тварь такая, войти в его жизнь, похитить его покой, а потом еще и начать манипулировать, меркантильно надеясь на подарки, которые он, впрочем, и не собирался делать, так как раскусил твой коварный умысел. А ведь он, человек этот, так, на минуточку, любил тебя, что называется, до слез и, возможно, до сих пор любит, хоть твое поведение и повлияло на его чувства. Пока не решил.
Вот так, как говорится, вся любовь и сиськи набок. В таких случаях на меня нападает безудержное веселье. Потому что это все такой бред! А потом человек уходит «навсегда», пишет SMS и караулит у подъезда, чтобы в сто пятьдесят третий раз поговорить. Чтобы понять – почему. Я тоже когда-то пыталась понять почему, но с возрастом «почему» переросло в «зачем» и все подобного рода мысли испарились сами собой.
Подруга говорит:
– И представляешь, я в него влюбилась. Я думала, он самый лучший, а оказалось, что он обыкновенный мудак. И я, знаешь, я ему так и сказала! А он развернулся и молча ушел. Скажи, тряпка?! Я так по нему скучаю, три дня проревела, чуть с ума не сошла.