Кошка в сапожках и маркиз Людоед
Шрифт:
Марлен хихикнула и вдруг засмеялась – тихо и звонко, как хрустальный колокольчик. Невозможно передать, как меня обрадовал этот смех. Каждый учитель гордится, если смог найти подход к трудному ученику. И теперь я слушала этот смех с таким же наслаждением и гордостью, с каким принимала алую ленту из рук королевы. Но смеялась девочка недолго и замолчала так резко, что я посмотрела на неё с тревогой.
С Марлен всё было в порядке, но оказалось, что не я одна наслаждалась детским смехом.
Милорд Огрест не дождался, когда я приду к нему, и пришёл к нам сам. Он стоял
– Месье? – неуверенно позвала я.
Он сморгнул и быстро отвернулся.
– Вы не торопились, - сказал он с упрёком. – Я жду вас, барышня Ботэ. У меня много дел, но я не хотел бы откладывать разговор с вами.
Он снял плащ, но остался в дорожной куртке, сшитой мехом наружу. Из-за этого фигура маркграфа, действительно, напоминала фигуру сказочного великана. Куртка была расстёгнута, и под ней виднелась тонкая шёлковая рубашка – будто с огра-людоеда сползала его жуткая огристая шкура и появлялся обыкновенный человек.
– Пирог только испёкся, - начала оправдываться я. – Буду у вас через пять минут, месье…
Он кивнул, не дослушав, и оставив нас. А я мигом посыпала бисквит сахарной пудрой, отрезала два куска, один поставила перед Марлен, а второй положила на поднос, куда так же добавила стеклянный бокал с молоком.
– Пойду задабривать твоего дядюшку, - заговорщицки сказала я девочке. – Можешь пожелать мне удачи, чтобы он не съел меня вместо бисквита.
Я и правда верила, что всё можно уладить куском хорошего бисквита и стаканом охлажденного молока. Перед таким напором не устоял бы и настоящий огр. И что бы там ни придумала мадемуазель Броссар, всё можно объяснить доводами разума.
Поднявшись по лестнице, я подошла к кабинету милорда Огреста и постучала в дверь носком туфли, потому что руки у меня были заняты.
– Входите, - раздался голос маркграфа.
Толкнув бедром дверь, я открыла её и зашла в комнату, держа поднос, на котором красовалось моё дипломатическое угощение.
– Принесла вам тортик и молока, месье, - прощебетала я, стараясь казаться как можно милее и веселее. – Попробуйте, получилось очень вкусно. Марлен с удовольствием уничтожила свою порцию.
Огрест сидел за столом, держа в руке перо, а рядом стояла открытая чернильница. Пока я прошла к круглому столику возле кресел, поставила поднос и расстелила салфетку, с пера на лист бумаги шлёпнулась крупная капля чернил.
– Клякса, - подсказала я.
– Что? – Огрест смотрел на меня так, будто это я была людоедом, а он – крошкой-мальчиком, ненароком завернувшим в людоедскую берлогу.
Но главное – смотрел. А то, видите ли, смотреть он на меня не может. Не можешь – так не ешь глазами, господин хороший.
– Вы поставили кляксу, - повторила я, указывая на бумагу.
Он опустил голову, проследив, куда я указывала – и что-то с досадой пробормотал сквозь зубы, а потом вытер перо, поставил его в стаканчик, скомкал бумагу и швырнул в корзину.
– Надеюсь, там не было ничего важного, - сказала я с участием. – Сделайте перерыв, скушайте бисквит. Мы с Марлен пекли его для вас.
– Да что вы, – он взглянул на меня быстро, исподлобья, и с преувеличенным старанием принялся доставать из папки новый лист, разложил его на столешнице, разгладил, придавил пресс-папье. – Ценю ваш талант польстить на ровном месте, барышня Ботэ, но не обманывайте меня насчёт Марлен. Я знаю, как она ко мне относится.
– Относится так, как вы этого заслужили, - не осталась я в долгу. – И только от вас зависит, как девочка будет относиться к вам дальше. О чём вы хотели поговорить?
– Жозефина жалуется на вас, - начал он без обиняков, и я только порадовалась такой прямолинейности.
Лучше выяснить всё и сразу. Потому что если сделать вид, что ничего не происходит, госпожа Горелая Жердь так и будет кляузничать без малейшего повода.
– На что конкретно жалуется? – спросила я серьёзно. – Считает, я недостаточно знаю французский? Или сомневается в моих знаниях грамматики или истории? Но, по-моему, мадам Флёри более компетентна в этом вопросе, и вы можете доверять её рекомендации больше, чем суждениям госпожи Броссар. Я была в пансионе лучшей ученицей…
– Речь не о вашем образовании, - перебил меня Огрест. – Жозефина считает, что находясь рядом, вы можете навредить Марлен.
– Навредить?! – тут от моего спокойствия не осталось и следа. – Да за кого вы меня принимаете!
– Тише, не надо кричать, - Огрест чуть поморщился. – Простите, я отвык от женских капризов и истерик, поберегите мои нервы.
– Только тогда, когда вы побережёте мою честь, - отрезала я. – Мадемуазель Же… Жозефина слишком много на себя берёт, когда утверждает такое. Я никогда не причиню Марлен или какому-то другому ребёнку вреда, потому что это противоречит этике учителя и моим принципам.
Маркграф внимательно слушал меня, упорно глядя при этом в пол. Руки он скрестил на груди, и я мгновенно расценила этот жест, как подтверждение словам Марлен.
– А вот вы нарушили все возможные принципы и кодексы этики, - продолжала я, стараясь говорить ровно, чтобы не дать повода к обвинению в истериках. – Зачем вы при Марлен говорили, что вам неприятно на меня смотреть? Это было низко, знаете ли. Если мои красные сапоги…
Я попала в цель, потому что господин Снеговик наконец-то ожил. Почти с удивлением я заметила, как по лицу Огреста разлился яркий румянец. Да что там! Господин маркграф покраснел, как варёный рак. И этот рак, судя по всему, сейчас разозлился по-настоящему.
– Марлен не следовало подслушивать, - процедил он сквозь зубы, - а вам, барышня, не следовало слушать слова маленькой глупой девочки, да ещё повторять их, перевирая на свой лад. Слышали звон, да не знаете, где он!
– Но судя по тому, что вы сразу стали румяным яблочком, Марлен услышала именно то, что было сказано, - заметила я.
Несколько секунд Огрест кусал нижнюю губу, глядя в пол, а потом внезапно успокоился.
– Да, такие слова были произнесены, - заявил он и скрестил руки на груди, будто отгораживаясь от меня.