Кошмарной вам ночи

Лексина Кира

Мидас раздавил окурок в пепельнице и откинулся на спинку дивана.

— У меня рот вяжет от твоих сладких речей.

— Обычные речи, — Эдгар отмахнулся и плутовски улыбнулся. — Однако остаётся несколько моментов, решение которых кардинальным образом вряд ли тебе понравится.

— Моя котерия, — догадался Мидас.

— Именно так, — кивнул Эдгар. — Я не говорю о каждом из них, только о Редуксе и юной диаблеристке. Хочу заметить, что ей понравилось.

— На что ты намекаешь? — насторожился Мидас.

—

Я не намекаю, я тебе открыто говорю, что час назад она сожрала ещё одного сородича. Ой, только не делай вид, будто ты изумлён и оскорблён до глубины души. Не веришь? Могу показать видео с камеры наблюдения. Конечно, лица не разобрать, но… — Эдгар потянулся к ноутбуку, чтобы открыть архив записей.

— Не нужно, — буркнул Мидас и опустил голову.

Эдгар смерил его сочувствующим взглядом и, облокотившись на предплечья, подался вперёд.

— Не огорчайся. В конце концов, во время кровавой охоты (а Хьюго на неё отчаянно напрашивается) диаблери не запрещено. Можно это обыграть.

— Теперь ты ещё и адвокат? Послушай, я сам разберусь. От тебя мне ничего не нужно — ни советов, ни поддержки.

— Ну, конечно, — вполголоса произнёс Эдгар. — У тебя же есть сир. Знаешь, я ведь хотел отыскать тебя, чтобы обратить, да только Оро меня опередил.

— И я этому безгранично рад. Не хочу иметь с тобой ничего общего, — сказал Мидас и, встав с дивана, направился к выходу из кабинета.

— Очень жаль, — ответил Эдгар и подложил кулак под подбородок. — Я относился бы к тебе совсем иначе.

Мидас обернулся и бросил на носферату обжигающий холодом взгляд. «Лучше тысячу лет терпеть оскорбления и нападки Оро, чем быть потомком детоубийцы», — подумал он, но вслух ничего не произнёс.

Сородичи ждали Мидаса неподалёку. Он не остановился, поравнявшись с ними, а кивнул Грёзе и Дине в сторону тоннелей, из которых они пришли.

— Надо уходить.

— Так скоро? — возмутилась Джулс. — Как же так? Мы и поговорить толком не успели.

Мидас подошёл к девушке и, положив ей ладони на плечи, кротко улыбнулся.

— Сейчас неподходящее время для дружеских бесед. Повсюду рыскают наёмники Хьюго, и мы должны вернуться к своим до рассвета. Мы ещё увидимся, сестричка, но в другой раз, когда никто не будет наступать мне на пятки.

— К твоему сведению, прямо сейчас вам на пятки наступает солнце, — сказал Джоунси, стряхивая пепел под ноги. — Половина седьмого утра, рассвет через двадцать пять минут. Вы не успеете не то что добраться до укрытия, а даже покинуть катакомбы.

— Вот-вот! — подхватила Джулс и, взяв Мидаса под руку, потащила за собой. — У нас с тобой це-е-елый день для разговоров.

Мидас обернулся и посмотрел на Грёзу. Та была одета в старый бежевый свитер с черепом на груди и потёртые джинсы с высокой талией. На ссутуленных плечиках лежали две короткие косички. Грёза поймала на себе взгляд сира

и вжала голову в плечи. Она поняла, что ему всё известно. Девушка дождалась, пока Мидас и Джулс уйдут и приблизилась к Джоунси.

— Можно мне тоже? — спросила она, указывая на сигарету.

— А не маленькая ты ещё для курения? — осклабился носси.

— Мне девятнадцать, и я чёртов упырь. Просто дай мне одну и всё.

Красавчик достал из внутреннего кармана мятую пачку и зажигалку и протянул Грёзе. Та закурила и закашлялась.

— Сначала сигареты, потом ты начнёшь питаться алкоголиками, а закончишь тем, что будешь искать нариков по подворотням, чтобы кайфануть. Лучше не начинать, — предупредил Джоунси.

— Ты из какого века, дед? — огрызнулась Грёза и отошла в сторону, чтобы не слушать старческие бредни.

— Дитя нуждается в отдыхе, как и этот сородич, — сказала Дина и положила ладонь на грудь. — Пойдём, я найду кокон для нас.

Грёза кивнула и, бросив недокуренную сигарету в сторону, поплелась за малкавианкой. Они нашли закуток в одном из коридоров, где по бокам от сломанного журнального столика стояли два старых пыльных дивана, и легли на них, чтобы передневать. Скай отключилась почти сразу. Она думала о Мидасе и о том, что он её возненавидит. Его образ, холодный и пугающий, его взгляд, полный презрения — последнее, что она представляла, а затем наступила тьма.

Глава 18. Воспоминание: Мидас

Лос-Анджелес, ноябрь 1842 года.

В кабинете без окон за простым рабочим столом сидели двое: худой высокий мужчина, корпевший над бумагами под светом нескольких свечей, и ребёнок пяти лет с фигурками солдатиков, которых он водил по схеме тоннелей и перекрёстков. Мужчина закончил расчёты и, сняв очки, взглянул на сына. Тот воображал невероятные приключения в подземных переходах огромного мрачного замка и нашёптывал себе под нос переговоры между воинственными и отважными рыцарями.

— Мне нужно отойти ненадолго, проконтролировать работу бригады. Посидишь здесь?

Мальчик кивнул, не поднимая глаз.

— Никуда не выходи, сиди в кабинете. Ты понял? Мидас?

Ребёнок наконец оторвался от увлекательной игры и посмотрел на отца.

— Сиди здесь. Можешь играть схемами, но ничего на них не рисуй, хорошо?

— Да, пап.

Мужчина набросил на плечи пальто, надел каску и покинул помещение, в которое тут же принесло сквозняком прохладу и запах влажной земли.

Время летело незаметно. Когда Мидасу надоело играть солдатиками, он нашёл в ящике стола чистый рулон бумаги и стал рисовать. Из-под его карандаша выходили удивительно красивые и детальные изображения зубастых и косматых монстров и рыцарей, сражавшихся с ними.