Космонавты живут на Земле. Книга 2
Шрифт:
—Все, что ли, товарищи? Я вас очень внимательно выслушал. Многими интересными наблюдениями поделились вы о кандидатах, которых рекомендовали. Меткие
характеристики, психологическая глубина — все было в ваших речах. А теперь послушайте мое мнение, — и он назвал совершенно иные фамилии. А в подтверждение привел такие аргументы, что все только ахнули да руками развели. А Тимофей Тимофеевич встал и, не скрывая довольной улыбки, предложил:
—Ну а теперь, пользуясь своим правом председательствующего, ставлю вопрос на голосование.
И все, без исключения, проголосовали за эти кандидатуры.
В тот же вечер космонавт, полагавший, что будет утвержден обязательно командиром экипажа на очередной полет, узнал, что полетит его дублер, а он останется на земле. Красивый самолюбивый парень был сражен этим известием и вечером, с горя, что называется, хватил лишнего. Не так уж много и выпил, но нервы расшатались, и он не выдержал дозы, опьянел. Вечером, когда южные сумерки уже окутали землю, неровной ковыляющей походкой возвращался из столовой в гостиницу и, на свою беду, повстречался с авиационным генералом.
– Это вы! — свирепо воскликнул тот. — В таком виде? А еще космонавт! Да разве можно офицера с таким моральным обликом даже близко подпускать к кабине космического корабля!
– То... товарищ генерал. Да я немного... я совершенно случайно... — взмолился было космонавт, но генерал оборвал его резким жестом:
– Что? Да я и слушать вас не хочу. Вон с космодрома! Чтобы завтра ноги вашей здесь не было, капитан!
И ушел. А капитан остался. Звездное небо над космодромом с овчинку ему показалось после такой встречи. Хмель как рукою сняло. Медленной разбитой походкой побрел домой. Путь в гостиницу лежал мимо главного административного корпуса. В окнах кабинета конструктора горел неяркий голубоватый свет. Все знали, что, если Тимофей Тимофеевич оставался поработать в ночные часы, он гасил яркое верхнее освещение и оставлял на своем столе лишь одну лампу под светло-голубым абажуром. Это были часы, когда Тимофей Тимофеевич никого не принимал. Он уходил в совершенно иной мир, напрочь оторванный от деловой сутолоки и организационных забот рабочего дня, в мир творчества. Он и сам становился иным: мягким, задумчивым, лишенным напускной суровости. Ни один глазок не зажигался в такое время
на коммутаторе, что стоял за его спиной. Только настольный телефон ВЧ, именуемый «белой головкой», мог нарушить кабинетную тишину. После очередного разговора с Москвой Тимофей Тимофеевич долго не мог сосредоточиться, ворчал и морщился.
Капитан остановился у главного корпуса и махнул рукой, как человек, принявший твердое бесповоротное решение. Он быстро взбежал по ступеням широкой лестницы, промчался через приемную конструктора на глазах у остолбеневшей секретарям, не ожидавшей столь дерзкой выходки, и скрылся за двойной дверью кабинета. На скрип двери Тимофей Тимофеевич поднял седеющую голову, изумленными глазами встретил неожиданного пришельца.
– Это ты? — произнес он почти нараспев, голосом, не предвещавшим ничего доброго. Тимофей Тимофеевич переходил на «ты» только с теми подчиненными, которых он уважал и наперед знал, что они не обидятся на такую его фамильярность. Этого он даже любил. Любил за то, что, сын солдатской вдовы, он в четырнадцать лет пошел на завод, чтобы помочь матери вытянуть еще четверых своих сестер и братьев, за редкое упорство, с каким этот юноша готовился к космическому полету.
– Кто тебя пустил? — строго поинтересовался конструктор. — Что-нибудь случилось?
– Случилось, Тимофей Тимофеевич. Ночью я должен собрать чемодан и с утренним самолетом покинуть космодром.
– Подожди, подожди, Миша... Что такое? До сих пор мне казалось, что на своей территории судьбы людей вершу я. Кто тебе это приказал?
– Генерал Галимов.
– Почему?
– Да я... — смешался космонавт.
– Только начистоту, Миша. Говори, как было, потому что у меня нет времени подвергать тебя психологическим опытам. Работа стоит, — кивнул он на стол.
Капитан поднял на конструктора воспаленные, сухие глаза, клятвенно прижал к груди руки:
– Я перед вами как на духу, Тимофей Тимофеевич.
– Ну, валяй, — недоверчиво протянул конструктор, — только прими во внимание, что я очень мало похож на духовника, а ты еще меньше на кающегося грешника.
– Пожалуй, я похож, — сказал космонавт. — Часа три назад я узнал, что исключен из состава экипажа. За ужином выпил, попался на глаза генералу Галимову и услышал приказ: «Чтобы и ноги вашей не было на космодроме».
– Да, — неопределенно развел руками конструктор, — от вас и на самом деле не розами пахнет. Это очень плохо, что вы нарушили бытовой режим космонавта. Я, например, полагаю, что спиртные напитки надо пить в минуты радости, а не отчаяния. Да и не имеете вы права предаваться отчаянию. А ну-ка, присядем на диван, Миша. Только, бога ради, не дышите мне в лицо, ибо у меня в кабинете нет закуски.
Упругим размашистым шагом Тимофей Тимофеевич подошел к дивану, сел на уголок и указал капитану место подальше от себя.
– Ишь ты какой, Миша. Шел, шел по жизни правильно и — споткнулся.
– Так я же редко к этой влаге прикасаюсь. Сами знаете, Тимофей Тимофеевич.
– Да я не об этом, — отмахнулся конструктор. — Что ты стакан водки выпил — это еще ладно. Но вот что ты руки опустил — уже никуда не годится. Какой же из тебя космонавт после этого? Если надвигается испытание, нервы у тебя должны быть каменными. А ты! Кто тебе сказал, что тебя навсегда исключили из рядов космонавтов?
– Никто.
– Вот то-то и оно, — проворчал Тимофей Тимофеевич. — Думать надо, эпикуреец. Я тебе лучше хотел сделать, поэтому и не включил на очередной полет. Следующий полет будет серьезнее, тяжелее и побольше спленки от пилота потребует.
– Но я-то не знал! — горько вздохнул капитан.
– А если не знал, так надо было к бутылке прибегать? — без особой суровости в голосе отчитывал Тимофей Тимофеевич. — «Пить буду я, пить буду я!» Так, что ли? Плохой из тебя гусар, Миша. Уж если напился, так уж натворил бы хоть что-нибудь, дерзость какую-нибудь, что ли, Генералу Галимову сказал бы, чтобы было тебя за что...
– Так ведь меня же он и так не помиловал.
– Помолчи! — оборвал конструктор. — Ты можешь мне ответить на вопрос, что такое минута в жизни человека?
– Без цитат, конечно, из классиков древней и современной философии. Нет? Значит, еще помолчи.
Капитан еще дальше отодвинулся от грозного в своей непонятности Тимофея Тимофеевича, почти врос в спинку дивана. Он давно знал — любил Тимофей Тимофеевич говорить намеками, не расшифровывая своих мыслей. Забежит иногда к инженерам, готовящим расчеты на самый сложный запуск, и скажет одно какое-нибудь слово. «Луч», например. И убежит. А вечером повстречает одного из них, своего самого любимого и доверенного. «Решили поставленную задачу?» Тот ему иной раз в ответ: «Да нет, Тимофей Тимофеевич. Вы как-то непонятно выразились утром».— «Ах непонятно! А вы мне, простите, кем доводитесь? Инженером по солнечной ориентации спутников и кораблей или приготовишкой? Ах вы, эпикуреец ленивый!»