Кость для Пойнтера
Шрифт:
Гному же было хорошо и без этих предосторожностей. Даже порезавшись коротеньким ножичком, употребленным для разделки, он лишь ойкнул, высосал кровь, сплюнул и продолжил возиться с тушкой, лишь беспечно пожав плечами на мое опасение заразы. Видно, устойчивость подгорного народа распространялась не только на незримый свет и разлитую в воздухе отраву…
Наконец выпотрошенный хавчик, натертый солью и какими-то неизвестными мне пряностями, занял место над костерком на вертеле из проволочного тросика, натянутого между двумя каменными зубцами стен. Пока он готовился, как раз настало время впервые за день нормально передохнуть, а заодно
Проворачивая истекающую жиром тушку при помощи все того же саперного тесака, я обратился к инсургенту, который вконец разомлел и, похоже, наладился подремать прямо сидя:
– - Ладно, поесть-попить нашли, ночевку поудобнее тоже… А дальше что? Так и будем до самой старости перебираться от колодца к колодцу, от бивака к биваку?!
– - А… Что?
– - вскинулся гном, действительно успевший закемарить, но, осознав вопрос, возмутился: -- Нет, конечно!
Собираясь с мыслями, он завозился на своем месте, распрямил спину и снял очки, тщательно протирая стекла, посверкивающие в отблесках огня. Откуда в хозяйстве у не слишком опрятного инсургента взялась чистая тряпица для этой цели, я понятия не имел.
Наконец с очками и размышлениями было покончено, и куда более спокойным уверенным голосом малолетний политик выдал программу действий на будущее:
– - Мне надо будет отправить несколько писем. Стратегия дальнейшего поведения определится тем, как именно отреагируют адресаты. Если нам согласятся помочь, то найдутся и средства, и убежище.
От казенщины, до предела неуместной здесь, в дикой пещере, продуваемой всеми сквозняками, у костра из останков летучего умертвия, у меня чуть уши в трубку не свернулись. Подозрения, зашевелившиеся при встрече с патрулем Гебирсвахе, подтвердились самым определенным образом. Не из простых мой спутник, ох, не из простых…
– - Тогда я смогу начать свою игру… путь обратно. А ты получишь деньги для ремонта воздушной лодки, -- меж тем продолжал гном свои построения, лишь под конец вспомнив о моем присутствии, и не преминул уточнить: -- За содействие в трудное время.
Ну спасибо, господин хороший, что нашу малость не забываете. Значит, мне тоже причитается кое-что за уже заметные и еще только предстоящие заботы по утиранию сопливого носа вашей милости. Хорошо хоть не за подтирание мохнатой задницы!!! Откуда я взял, что она мохнатая, не знаю, но со злости может настигнуть и не такое прозрение.
Успокоиться, чтобы слушать далее, оказалось трудновато -- за годы собственного властительства я отвык слышать барственные интонации. Загордился выше всяких чинов, а в нынешнем положении заноситься нечего. Сначала хорошо бы выбраться…
Вообще-то по сравнению с вчерашними планами во всем этом монологе кое-что, несомненно, изменилось к лучшему. Сегодня, по крайней мере, уже не шла речь о самопроизвольно возникающей армии сторонников, набранных методами из сказок сестер Грипп. Реалистичность замыслов инсургента заметно повысилась, а у меня свалился с души один из многочисленных камней, наваленных чуть ли не выше недалеких отсюда вершин альтийских гор.
– - А до тех пор все именно так и будет, как ты сказал, -- подвел неутешительный итог мой спутник.
– - Смена ночевок, колодцев, путей следования…
– - Понятно, -- дальнейшее перечисление предосторожностей никак не меняло сути, зато за время обсуждения перед нами успела встать куда более насущная задача.
– - Давай уже хавчика делить, а то сгорит или пересохнет!
Словно только этого и дожидаясь, гном попробовал голой рукой ухватить отлично прожарившуюся тушку за одну из ножек, торопясь урвать кус посочнее. Само собой, в результате он только обжег уже пострадавший сегодня палец и закопошился, выискивая среди своих одежек лоскут, годный в качестве прихватки.
Не располагая таким разнообразием одежды, я использовал как столовый прибор плоскогубцы от универсального инструмента, всегда обретающегося у меня по карманам. Зато отсекать саперным тесаком первую из двух положенных мне четвертей тушки оказалось не слишком удобно. Коротенький ножичек бестолкового инсургента здесь оказался намного сноровистее, так что за еду мы принялись одновременно.
После этого стало уже невозможно отвлекаться на разговоры и взаимные обиды. Хавчик оказался на редкость вкусен, причем отнюдь не потому, что я ел впервые чуть ли не за пару дней. Вот только на курицу, как обычно говорят о любом незнакомом мясе, он ничуть не походил, скорее уж на утку -- как минимум своей исключительной жирностью. Как только ему удается наедать такие жиры на здешних жуках-червяках да лишайниках... Впрочем, плоскогубцам лишняя смазка не помешает, а каким способом можно отчистить сальные руки при недостатке воды, я уже выучил. Скорее удручало отсутствие хлеба или гарнира, заставлявшее запивать каждый кусок слегка пересоленного мяса глотком из бурдюка. Такими темпами хватило бы питья на утро…
При отсутствии горячительных напитков и после пары суток голодовки обильная еда опьяняет и вгоняет в сон не хуже хорошей стопки чистого спирта. Снаружи, с открытого пространства, уже давно не долетало ни единого отблеска солнца, закатившегося больше часа назад. Костер тоже почти прогорел, и пропитанные жиром кости хавчика, опавшие с тросика, смогли лишь ненадолго продлить его затихающее мерцание. Сам тросик, кстати, надо бы смотать, чтоб не перегорел напоследок.
Однако, сделав это перед тем, как лечь на расстеленном запасном чехле флайбота, я успел пожалеть о своей расторопности. Растяжка была символической границей, делившей пещеру надвое, на мою и гномскую половину.
Вот этой-то защиты я и лишил себя, дав малолетнему инсургенту возможность возобновить свои попытки поближе подобраться на ночь -- вплоть до получения им повторной затрещины. Похоже, это уже превращалось у нас в некий ритуал отхода ко сну, своеобразную разновидность «ночного колпака» -- так лавочники в Анариссе называют последнюю за день рюмку джина. Или шнапса. Как раз альтийского…
Эта мысль оказалась последней перед тем, как я провалился в сон.
3. Чем толще крот, тем глубже в гору.
Лети, лети лепесток, лети на Дальний Восток,
Лети на Ближний Восток, лети, наматывай срок...
Снаружи в грот просачивался сероватый утренний свет и ощутимо тянуло холодом, но не это раздражало больше всего. Куда неприятнее оказалось просыпаться от редкостно навязчивого, тонкого скрипа пера по бумаге. Гном успел продрать глаза намного раньше и даже при столь скудном освещении приступил к обещанному с вечера написанию писем. Отчего-то я думал, что это он выразился фигурально, но, как оказалось, вполне конкретным образом.