Костер в белой ночи
Шрифт:
Молча хлебаем уху. Старик ест быстро, жадно. Ловко, одними губами выбирает рыбьи кости, сплевывает их в ладонь, складывает горочкой подле колен. Он иногда протягивает руку к столешнице, и тогда Асаткан, сидящая слева и чуть позади деда, с готовностью подает ему то крупный разварившийся кусок рыбьего мяса, то колобу. Поев ухи, мы начинаем пить чай. Чироня с надеждой глядит на меня. Ожидает добавку «портхвея», но я решил сохранить коньяк до прихода охотников.
За чаем можно и поговорить. Петр Владимирович помалкивает, и я для начала разговора рассказываю ему, откуда приехал, зачем. Говорю о том, что
— Э, паря, однако, моя брат Макара. Нет его, ушел к верхним людям.
Я уже слышал о смерти этого необыкновенного охотника и хочу нынче обязательно зайти к нему на могилу.
— Отсюдова, паря, недалече. Два оленьих перехода. Балдыдяк [8] Макаров, там и покрыли его. Может, сбегаешь?
— Обязательно, деда Петра.
— Оленей дам, беги, паря. Чиронька проводит. Можна моя мальчишка. Мяса дам. Колоба дам. Беги, паря. Шибко большой илэ Макара был.
8
Балдыдяк — место, где родился.
— Какое имя было у него — эвенкийское?..
— Кароший имя, удачный был, шибко, паря, удачный — Ганалчи [9] .
В берестяной люльке зашевелилась Бадялаки. Асаткан проворно подбежала к сестренке, мягко, ласковым, как ручеек, голосом запела:
— Бэ-э-бэ-э, бэ-э, бэ [10] .
— Что в тайге делали, Петра Владимирович?
— Э, дело, паря, шибко старика — трава, цвет собирал. В тайге многа доброй травы растет. Лечить будем. Шибко помогает.
9
Ганалчи — стрелок из лука, стреляющий, увертливый от стрел, ловкий.
10
Б э-э — баю-бай.
Старик хорошо говорит по-русски, иногда только путая падежи и роды, пользуясь родными словами, речь его стремительна, так что приходится быть очень внимательным. Он вежлив, общителен, добр — это чувствуешь сразу же; смущает меня одно: мы ни разу не встретились с ним глазами, прячет старый охотник взгляд. Смотрит все время себе в колени.
— Слышь, паря, — говорит он Чироне, — нынче, однако соболь плодовит. Так и шастат, так и шастат.
— Где был то?
— На синем хребтике. Тайгою туда дотоптался, Алешкиным путиком.
— Белку слышал ли?
— Белку не слышал, паря. Белка нынче по Окунайке кормятся. Побежишь на Макаров Балдыдяк, послушай.
— Ну.
Солнце катится к закату. Длинные синие тени легли на стойбище. Оранжевые полосы высветили чумы, березовый олдокон [11] затеплился жаром, заиграли на нем отсветы, словно бы язычки малого пламени. Возятся на поляне Агды и Бадялаки. Асаткан разбирает травы и цветы, принесенные дедом, раскладывает их аккуратными грудками. Тишина. Ровно потрескивает табак в трубочке. Чироня раскурил ее, вытер мундштук тыльной стороной ладони, передал Петру Владимировичу.
11
Олдокон — покрытие чума.
— Пойдем эаневодим, однако, — предлагает Чироня.
— Сбегайте, ребята, сбегайте, — соглашается Петр Владимирович. — Я к вам рекой попритыкаюсь, однако.
— Идем, ну. На тоню, что утром проходили.
— Идем, — соглашаюсь я.
Поднимаемся, идем к реке. Петр Владимирович сидит у костра, глубоко подобрав под себя ноги, чуть наклонившись вперед, задумчиво курит.
У реки за набережными тальниками плещутся и кричат девчонки, тайга откликается, играет, шалит их голосами.
— Чироня, а почему Петр Владимирович в глаза не глядит, все прячет взгляд-то?
— А зачем ему на нас глядеть-то? Сляпой он.
— Как слепой? — Я останавливаюсь и стараюсь задержать Чироню: не шутит ли?
— А так во и сляпой.
— А как же он по тайге, как же нас узнал, здоровался? Синий хребтик — это же далеко? И потом сейчас притолкаться на берестянке к тони обещал.
— Притолкаться, чего ему. По памяти ходит.
— А ежли зверь?
— Он его слышит…
Неводим. Чироня столкнул в реку погонку — маленькую, собранную из тесовых березовых досок лодчонку, приладил к одному крылу невода речник — крепкую плетеную веревку, захлестнул ее узлом под поперечницу, сложил сеть на корме и, приладив береговик, передал его мне.
— Пойдешь берегом, когда скажу, — и оттолкнулся шестом, выгоняя лодчонку на стрежень.
Заструился, мягко заскользил в реку невод. Чироня, ловко орудуя шестом, плавит лодку к противоположному берегу.
Вот и последний виток невода канул в воду. Речник натянулся. Пружинисто выгнулся анавун [12] . Чироня выправил нос лодки по течению, напрягся и толчками погнал ее, увлекая за собой невод.
— Трогай! — крикнул он. — Не поспешай, не поспешай. Валко ходи.
Я захватил береговик правой рукой, перекинул конец его в левую, пропустив крученую колкую бечеву за спину по плечам, и медленно, валко, чуть отваливаясь, вспять от реки, пошел по галечнику.
— Страшай! Страшай! — командует Чироня.
12
Анавун — шест, которым толкают лодку.
Это значит, что надо, чуть ослабив натяжку бечевы, шлепать береговиком по воде.
За три тони взяли мешка четыре рыбы — крупные сиги, язь, травянка, хариус — громадного, в добрую полутораметровую колодину тайменя и еще всякой разной рыбы.
Я распалился, готов неводить еще и еще.
— Будя, — говорит Чироня. — Ежли бы ее сдать можно было, тады да. А так куда ее? Собакам на корм.
— А разве не заготовляют рыбу?
— Не. Ране заготовляли. А сейчас не, с тем, что на земле-то, не управляемся. Раньше солили, вялили, в город отправляли. Это при колхозе. А нынче всем все без антиресу.