Костры Фламандии
Шрифт:
Хотя приказ уже был отдан, передние повозки еще какое-то время продолжали двигаться, пока не оказались на небольшой возвышенности, в сторону которой как раз и указал саблей сержант охраны. Естественно, д’Артаньян, а за ним сержант и капитан Стомвель тоже помчались туда.
То, что офицеры увидели, поднявшись на перевал, никаких особых опасений у них не вызывало, зато вновь заставило удивленно переглянуться.
На пологом склоне огромного конусообразного холма выстроились девять всадников. Они стояли столь любимым германцами клином, однако развернут он был не как обычно, в сторону противника, а в сторону небольшого, высившегося невдалеке замка, стены и шпили которого как бы венчали устланный зелеными покрывалами кряж.
Восемь рыцарей сверкали лучащимися на солнце доспехами, и лишь тот, что стоял выше всех, на пригорке, и как бы соединял два крыла клина, одет был в пурпурный плащ и пренебрегал шлемом.
Несколько минут немцы и французы стояли, глядя друг на друга, словно прикидывая: хватит ли у них сил для того, чтобы сразиться. Тем временем позади д’Артаньяна и Стомвеля тоже успели сгруппироваться до десятка солдат охраны и обозников, хоть сейчас готовых принять бой. Да, во время прошлого, откровенно разбойничьего, нападения все они оплошали, но теперь готовы были доказать, что они – настоящие воины.
Однако шло время, их противостояние явно затягивалось, а момент нападения германцы все оттягивали и оттягивали.
– Вы напрасно демонстрируете свою воинственность, капитан Стомвель, – высунулся из приблизившейся кареты шведский посланник.
– Разве это демонстрируем мы, а не германцы? – удивленно парировал командир обоза. – Это же они преградили нам путь.
– Если бы они собирались нападать на обоз, то не стали бы выстраиваться в боевой клин меченосцев, который обычно призван расчленить боевой строй врага. Тем более что клин этот обращен острием в сторону собственной крепости. Они попросту развернулись бы веером и пошли на нас.
– Давно замечено: как только три германца собираются, они тут же выстраиваются клином, – обронил д’Артаньян. – Что вы предлагаете, лейтенант Гарден?
– Выяснить их намерения. Послы и гонцы для того и существуют, чтобы выяснять, договариваться и снова выяснять. Только поэтому я готов провести переговоры с командиром германцев.
– Но мы не можем рисковать вами, – напомнил священнику капитан Стомвель.
Шведский посланник немного поколебался и, недовольно покряхтев, согласился:
– Вы правы, пока что не стоит. Нужно еще немного выждать.
Только когда казалось, что оба лагеря так и разбредутся, не попытавшись выяснить намерения друг друга, двое рыцарей-великанов, красовавшихся по обе стороны воина в пурпурном, вдруг подняли боевые трубы и затрубили так, словно созывали великое, рассеявшееся по огромному полю битвы войско. Они трубили и трубили, и мелодия их воинственного гимна показалась такой трогательно знакомой д’Артаньяну, такой призывной, что он не сдержался, пришпорил коня и ринулся прямо в центр клина.
Капитан Стомвель растерянно посмотрел ему вслед, оглянулся на своих солдат. Он так и не понял, что именно задумал этот безумец-мушкетер. Нанести визит вежливости? В одиночку ринуться против девяти германцев? Но когда он все же решил, что в любом случае обязан находиться рядом с графом, тот оглянулся и крикнул:
– Оставайтесь на месте, господа. Здесь боя не будет! Здесь будут объятия!
Д’Артаньян все еще не мог разглядеть лица того рыцаря, в пурпурном. Но он помнил боевые трубы саксонцев, которые еще совсем недавно будили его и баронессу Вайнцгардт. Ему даже казалось, что он узнал саксонцев-трубачей, сопровождавших Лили во время ее возвращения в Германию.
Но вот боевые трубы умолкли. И тут же сверкнули клинки оголенных для приветствия мечей.
– Это вы, граф д’Артаньян?!
– Кто же еще? Баронесса! Лили!
Прелестное, словно бы выточенное из белого мрамора лицо Лили оставалось горделиво невозмутимым; ярко очерченные губы – плотно сжатыми. Но глаза, глаза излучали такое неописуемое ликование, что его нельзя было скрыть ни за какой, даже саксонской, чопорностью. А ведь когда-то д’Артаньяна больше всего поражал холодный, почти отсутствующий взгляд Лили, придававший выражению ее лица убийственную нордическую надменность.
…И все же, благодаря какому чуду, какому везению, могла произойти эта невероятная встреча? Неужели только что он слышал не зов боевых труб, а зов судьбы? Д’Артаньяну вдруг вспомнилось, что в карете у него остались драгунский палаш и походная сумка погибшего брата Лили. И он взмолил небо, чтобы у девушки хватило силы воли не расспрашивать о брате в минуты их встречи, а затем и мужественно воспринять ту страшную весть, которую он неминуемо принесет в ее замок.
– Рада приветствовать вас, граф, во владениях баронов Вайнцгардтов, – проговорила Лили, так и не избавившись от своей саксонской надменности.
– Это невероятно, что мы оказались вблизи вашего замка, баронесса. На нас напали какие-то разбойники…
– Мне это известно.
– И мы основательно изменили свой маршрут.
– Разве для того, чтобы оказаться у меня в гостях, обязательно нужно дожидаться нападения шайки разбойников? – едва заметно улыбнулась Лили. – Если да… То будь же в таком случае благословенна эта шайка.
– Вы неподражаемы, баронесса! – не мог прийти в себя от восторга лейтенант мушкетеров.
– Зато вы и ваши друзья могут отдыхать в замке столько, сколько позволит им время. Потом я дам шестерых своих воинов, которые проведут вас через рейнские леса.
– Через рейнские леса, – почти мечтательно повторил д’Артаньян, словно речь шла не о пользующихся дурной славой дебрях, о которых ему уже приходилось слышать от обозников, а об Елисейских Полях или парижском пригороде Сен-Жермен, на лугах которого им предстоит прожить вместе несколько незабываемых дней.
– Со временем я постараюсь истребить все шайки в окрестных лесах, – заверила его баронесса. – А ваши обозы, как и сегодня, буду встречать приветственными голосами боевых труб.
– Лили, – мушкетер мельком взглянул на стоявших по обе стороны слуг баронессы, и те отвели взгляд, развернули коней и умчались к замку. – Вы божественны, Лили.