Костяная корона
Шрифт:
– Я не старейшина, и никогда не буду старейшиной. И я не хочу смотреть, как наш народ чахнет в этом гнилом лесу! Я – ваш король, – жестко сказал Остарион, с характерным лязгом вгоняя меч в ножны. –Хочешь ли ты признать мое право на это, или нет – без разницы. Сейчас нет времени на выборы. Никто из них, – он обвел взглядом остальных нобилиллов, прислушивающихся к нему. – Не оспорит моего права. Я знаю, как отсюда выйти. И я поведу вас.
– Но там, снаружи… мы не знаем, что там, как там живут… куда нам выходить…люди… что делать против них? – неуверенно проговорил Кип.
– Мы. Выходим. Из. Леса.
– Слушайте меня! Вас предали. Вы плачете над своими родными, убитыми этими тварями. Ваш старейшина хотел сделать вас полулюдьми, полупауками. Вас предали, но теперь настало время уйти от всех лишений. Меня предали так же, как и вас, но не хотели даже оставлять в живых. Но теперь за вами пришел ваш король.
– Где он был, когда мы нуждались в нем?! – крикнули из толпы. Это был Малт, в битве он потерял глаз и длинный шрам на лице лишь добавлял ему свирепости. Его тело украшали свежие шрамы, на левой руке не хватало трех пальцев, а правой он опирался на меч Кииссата. Остарион взглянул на него и удовлетворенно усмехнулся. Еще вчера Малт казался многим просто мальчишкой, не знающим, с какой стороны браться за меч, а сейчас он выглядел, как истинный воин, окруженный нобилиллами. Остарион понимал, что Малт и Кип пойдут за ним, а за ними пойдут и остальные.
– Я не знаю, – честно сказал Остарион. – Но знаю другое – если мы не уйдем отсюда – пауки нас уничтожат. Мы победили их сейчас, но если мы останемся – они убьют нас раньше, чем солнце уйдет за горизонт! А разве вы хотите смерти?
– Нет! – громче всех крикнул Малт. Остальные нобилиллы либо молчали, либо тихо поддерживали его. Они еще не оправились от битвы, и каждое слово Остариона казалось им чуждым. Они не знали, что слушать: то ли речь Остариона, то ли стоны умирающих и раненых нобилиллов.
– Вам нужен тот, кто поведет вас? – кричал Остарион. – Вам нужен тот, кто знает, как отсюда выйти? Так вот тот, кто поведет вас! Это я! Этот поход будет самым трудным из всех, что только ложились на плечи нашего народа. Кто—то из вас погибнет и этого не избежать. Но они погибнут не зря, они дадут тем, кто выживет, шанс начать новую жизнь за пределами этого богами забытого места! Но… есть ли среди вас те, кто хочет остаться здесь?
Никто не пошевелился. Никто из них даже не дернулся. Все слушали и смотрели на него, даже умирающие и раненые отвлеклись от своих ран. Нобилиллы увидели в нем последнюю надежду своего народа и, Остарион понял это. Он глядел в их глаза и понимал, что сейчас они пойдут за ним куда угодно, хоть к Бездну. Остарион вскочил на гнилой пень и вновь оглядел их. Собравшись с силами, он громогласно спросил:
– Так вы признаете меня вашим королем?
– Да! – Нобилиллы потянули к нему руки. Они сказали это тихо, но твердо, понимая, что это будет за путь.
– Вы пойдете за мной?
– Да! – они закричали громче и уверенней. Остарион уверенно смотрел на каждого из них, каждого, кто был готов уйти отсюда. Именно сейчас он знал, что они выберутся из леса, чего бы им это не стоило.
– Тогда я не подведу вас, – сказал он, спрыгивая на землю. –
Из толпы вышел старый Хейн, когда—то бывший жрецом в Сиинаиле и принимавший клятвы королей нобилиллов. Его роскошные одежды сгнили и напоминали серую мешковину. Теперь он не трогал древних фолиантов, кроме как для растопки печей, но сейчас, сейчас настал черед его и его бога. Жрец казался бодрым и здоровым, хоть ему уже перевалило за сто лет. Он держал в руках маленькую серебряную цепь с медальоном, на котором была изображена голова оскалившегося синго волка – герба королей нобилиллов.
– Конечно, клятва у королей другая, но я принимаю твою клятву, Остарион, сын… – сказал он и запнулся. – Сын… Эниона?..
– Без разницы, чей я сын! – горячо крикнул Остарион. – Главное, что вы идете за мной!
Нобилиллы вскричали. Они трясли своим старым оружием перед Остарионом и тут, сквозь их гул он услышал громкие стоны раненых. Нобилилл поднял руку, и все, кто кричал, замолчали.
Их оттащили к уцелевшей хижине, стоящей на земле. Многие из них уже умерли, на их лицах застыли гримасы боли. Раненые лежали на пожухлой траве и громко стонали. С каждым неловким движением, они вскрикивали, держась за раненые места. Многим попросту не смогли остановить кровь и они медленно умирали, с болью глядя на выживших нобилиллов. Остарион смотрел на них с не меньшей болью. Он останавливался возле каждого раненого и сам осматривал их раны. Он знал, что ничем не может им помочь, но попросту не мог оставаться в стороне. Нобилилл смотрел прямо в глаза раненых, скрывая свои слезы, но они упорно наворачивались на глаза; эйфория ушла, а на ее место вновь стало горе. Раненые нобилиллы не произносили ни слова – лишь стонали. Кто—то из них молчал, периодически сплевывая кровь, и спокойно смотрели на остальных. Для них смерть ничего не значила, они принимали ее, как избавление от стольких лет мучений.
– Кто из вас может идти? – тихо спросил Остарион. Все молчали, когда он говорил, так что его шепот пронесся по деревне, словно ветер.
Ему никто не ответил, но многие из них боязливо посмотрели на нобилилла. Они поняли, в чем дело и тут же попытались сказать, что они могут идти, но из их уст раздался лишь неразборчивый стон. Многие раненые зашевелились, пытаясь встать самостоятельно, но у них ничего не получалось – раны были серьезными.
Остарион с болью в глазах смотрел, как они карабкаются к жизни, к той жизни, которую им больше не увидеть никогда. Среди умирающих было много молодых – даже куда младше чем он, нобилиллов. Он повернулся к Хейну, но тот лишь покачал головой.
– Не тяни с нами, Остарион, – сказал один из тех, кто держался и не стонал. Остарион с трудом узнал в нем Йонаса – его лицо было покрыто ранами, из груди торчал острый клык паука. – Наша смерть близка, и чем раньше она придет – тем раньше мы окажемся в лучшем из миров.
Не успел он договорить, как ко многим из раненых бросились их матери, братья и сестры. Они закрыли их своими телами, и каждый из них говорил одно и то же:
– Нет! Смилуйтесь! Они выживут, они пойдут! Мы сами потащим их на своих спинах, если это потребуется!