Кот, который умел искать мины (Оборотень в погонах)

Уланов Андрей Андреевич

– С двойным дном, – кивнул Шар. – Ну... счастливо... коли не шутишь.

И вновь углубился в чтение.

Выходя из дома, я, по правде говоря, имел довольно смутное представление о том, что буду делать дальше. Шарить по «скворечникам» мне после вчерашних шараповских пророчеств было почему-то страшновато. Разузнать о Сумракове и Парамонове? – мысль, конечно, хорошая. Как отдельно взятая мысль. Практическое же ее выполнение, скажем так, упиралось... в некоторые трудности. Из возможных источников информации примерно треть знали меня под настоящим именем, что делало даже косвенные вопросы, типа: «А слышал, как недавно этого хлопнули?

Зуб даю, кто-то из наших», – занятием весьма рискованным. Еще треть запросто могли сдать меня с потрохами или благочинию – а там еще, как ни странно, не перевелись индивидуумы вроде давешнего Зорина, способные прибавить одно к одному и получить при этом двойку, а не пять и три в периоде, – или луневским. Последние же себя арифметическими подсчетами утруждать не станут. У них счеты особые, для окончательных вычислений.

Остается, правда, еще одна треть, которая по различным причинам практически никакой опасности для меня не представляет. Правда, и ценности реальной она, скорее всего, тоже не представляет – а вот скормить мне всяческие слухи, которые еще больше запутают дело, с них станется запросто.

– Сенсация. Сенсация. Только в «Светской жизни»! Интимная жизнь эфирной звезды! Вызов киллеру-невидимке! Астролог...

Я затормозил так резко, что идущий позади господин едва не врезался аккурат промеж моих лопаток. Сомневаюсь, чтобы он услышал мои извинения, потому что бормотал я их, будучи уже на середине улицы.

– Сколько?

– Да уж алтына не пожалейте, господин хороший, – весело сверкнул глазами с чумазой мордочки мальчишка-разносчик. – Свежая-то журнала, с пылу с жару...

– Ну, прям пирожки, – усмехнулся я, осторожно разворачивая остро пахнувший краской лист.

Искомая статья отыскалась на второй странице. Пропечатанный жирными, даже, пожалуй, слегка аляповатыми буквами заголовок: «Невидимка будет пойман! – сулится полиция...»

Эк они круто загнули. Я даже огляделся – не пикируют ли на меня, оглашая воем все окрест, патрульные ковры? И потом, почему полиция? У нас, мнится мне, пока что все ж таки пресвятое благочиние, а разговоры о переименовании, даром что ведутся, почитай, осьмой год, так разговорами и остались. Неужто я и отцам вольного города Нью-Амстердама успел досадить?

Ну-ка, ну-ка, почитаем, чего ж обо мне, любимом, в газетах пишут...

На второй странице меня посетила идея.

Всеволод Серов, пятница, 18 июня

– И не попадайся мне сегодня на глаза! – закончил Свет Никитыч, налившись дурной кровью так, что я всерьез испугался за его здоровье. – Марш отсюда! Если ты не найдешь этого придурочного киллера до понедельника, я скормлю тебя районным упырям, потому что больше от тебя все равно нет никакого проку!

Я выскочил за дверь, не дожидаясь второго приглашения, и привалился к притолоке. После учиненного мне Свет Никитычем разноса поджилки мои дрожали, а колени подкашивались, и отнюдь не из-за угрозы пойти гулям на корм. Умеет все-таки наш начальник вселить в прошедших огонь и воду благочинских страх божий.

А еще хуже мне сделалось, когда я заметил, что мои коллеги, вместо того чтобы заниматься активной следственной деятельностью, толпятся вокруг стола, выделенного на двоих Смазлику и Печенкину, и мерзко хихикают, по-мышиному шурша глянцевой бумагой.

– Ну что, Валя? – подозрительно-ласково поинтересовался Досифей Малинкин. – Как результаты?

– Не мешай! – одернул его

кирлиамант Дивич, близоруко щурясь. Очков он не носил – все равно большую часть рабочего времени он воспринимал мир исключительно вторым зрением. – Гигант мысли думает.

– Мгм, – поддержал Смазлик – хорошо еще, что он, а не Печенкин. Вообще-то занимать стол была очередь последнего, но наш штатный сын аспида и гиены умотал на место очередного происшествия, и на его стуле восседал гнусно ухмыляющийся гоблин. То, что ухмыляться иначе соплеменники Смазлика не способны, меня утешало слабо. – Правда. Думает. Как может.

– Валь, а кто это тебя так? – внес свою лепту Хавалов (его участок, само собой, соединили с нашим), тыча толстым пальцем в сторону моей сине-лиловой скулы. – Бандитская пуля?

– Да ну вас! – возмутилась Китана. – Идиоты. Не видите – на человеке лица нет. Валь! – Она обернулась ко мне. – Никитыч после тебя сильно не в духе, или можно зайти?

Я попытался отлепиться от косяка.

– Я бы, – выдавилось у меня, – не советовал.

Китана покачала головой.

– Отдайте журнал! – цыкнула она на коллег, продолжавших бесцеремонно глумиться над последствиями моего позавчерашнего безрассудства. – Не для вас покупала.

– Погоди. – Я все же доковылял до стола и оперся о него, бесцеремонно отпихнув Малинкина. Стол возмущенно заскрипел, а Дося – фыркнул. – Дай хоть гляну, на что это похоже.

В кабинете у Свет Никитыча я разглядел только два слова в заголовке – «невидимка» и «полиция», и то потому, что напечатаны они были карминно-красными буквами в ладонь высотой.

Я ожидал худшего и здорово промахнулся. Мне в голову прийти не могло, что может быть так плохо. Хельга Аведрис поработала на «отлично» – сама ли, а то подключив штатного архивариуса, сказать трудно, но ей удалось художественно иллюстрировать статью симпатографиями со всех мест, где Невидимка оставлял свои подписи. А венчала эту пирамиду смертоубийств моя физиономия, зарисованная чьим-то борзым пером в тот момент, когда я серьезно делился важными материалами с проклятой газетершей. Заголовок же полностью выглядел так: «Невидимка будет пойман! – сулится полиция».

Я решил, что ненавижу гномов.

– Да, Валя, – почти сочувственно проговорил Смазлик, оглядывая попеременно то меня, то журнал, то притихшую в ожидании кучку коллег. – Ну ты попал!!

– Ангелы вы мои... – процедил я, сворачивая ненавистный журнал в трубочку и вручая Китане на манер букета. – Падшие!

Слухи, как известно, распространяются быстрее звука. Но Коля Иванников был уже наслышан о моем позоре не поэтому – просто его столик притулился в дальнем углу того же крольчатника. Только врожденная серьезность мешала ему поплясать на костях проштрафившегося товарища.

– Ну ты, Валя, загнул – к концу недели! – пробасил он вместо приветствия. – Нам бы к концу недели все протоколы восстановить, и то, если без выходных. А сверхурочку кто оплачивать будет? Буджеть? – Заморское словечко он всегда выговаривал с сильным рязанским акцентом. – От него дождешься.

– А твои орлы уже взялись за это дело? – поинтересовался я.

Коля кивнул.

– Ежели хочешь, присоединяйся, – предложил он безо всякой надежды в голосе. В конце концов, положение следователя по особо грешным имеет свои преимущества – никто не ждет, что я брошу все дела и примусь заново обходить все квартиры в парамоновском доме. Разве что в восемнадцатую заглянуть...