Ковчег спасения
Шрифт:
Завороженная и напуганная, Скади наблюдала, как зона дергалась и менялась: то вытянулась, уподобясь арахисовому ореху, то превратилась в тор. А по словам Моленки, такая топологическая деформация была попросту немыслима!
Пузырь вакуума снова поменял связность, стал сферой, а спустя мгновение покрылся выступами. На мгновение показалось, что смотрит, глумясь, уродливая морда горгульи. Конечно, это лишь шутки подсознания, проекция знакомой формы туда, где она никак не могла появиться, но понимание не уменьшило страха. Пузырь вакуума казался жутким воплощением злой хаотической силы.
Пузырь раздулся снова – до размеров шаттла. Часть движущихся деталей не ушла вовремя от границы зоны, их края проткнули пузырь, вошли внутрь. Мгновенно детекторы захлестнул чудовищный поток гравитонов и элементарных частиц, загнал показания далеко за допустимые пределы. Ситуация вышла из-под контроля. Корабельные системы, локализованные на корме, выходили из строя одна за другой. Движущиеся части хаотично задергались, хлестая друг друга, словно руки пьяных танцоров. Брызнули обломки. От мест столкновения деталей с границей поля зазмеились ленты раскаленной плазмы. Зона раздулась опять, поглотив кубические гектары аппаратуры, уже не способной поддерживать стабильность вакуума. Внутри поля засверкали вспышки разрывов. Центральная движущаяся часть – длинный изогнутый кронштейн – переломилась в основании, врезалась в борт «Паслена». Скади ощутила цепь взрывов вдоль корпуса, алых вспышек от кормы к рубке. Чудесная машина, выпестованная ею, рвала себя на части. Зона измененного вакуума раздулась, не сдерживаемая более искалеченными генераторами потенциальной ямы.
Зазвучали сирены тревоги, по всему звездолету загрохотали опускаемые аварийные переборки. Из центра зоны засиял ослепительный белый свет – материя становилась фотонами, начался катастрофический переход в третью фазу вакуума, когда материя полностью теряет инертную массу.
Сквозь границу хлынул поток фотонов и лептонов. Оставшиеся кронштейны отшвырнуло, переломило, как сухие ветки. Вспыхнул краткий ослепительный разряд плазмы, пузырь вакуума раздуло. Он захватил «Паслен» целиком, диссипируя в то же время. Скади ощутила прохождение фронта – будто порыв ледяного ветра летним днем. Ударная волна сотрясла звездолет, Скади швырнуло на стену. В обычной ситуации та смягчилась бы мгновенно, поглощая энергию столкновения, – но теперь осталась твердым неподвижным металлом.
Однако корабль уцелел, как и его хозяйка. Она могла двигаться, размышлять. Могла слышать вытье сирен, аварийные сообщения, лязг закрывающихся переборок. Кризис миновал, пузырь измененного вакуума рассеялся, пусть и покалечив звездолет. Даже если «Паслен» невозможно в полной мере отремонтировать, он не уничтожен. А значит, еще не все потеряно.
Скади приказала сознанию вернуться к нормальной рабочей скорости. Гребень на голове пульсировал от избытка крови – следовало избавиться от избыточного тепла, произведенного сверхэнергичной работой мозга. Ощущалось головокружение – неизбежное следствие разгонки разума. Но это быстро пройдет. Кажется, тело осталось неповрежденным; несмотря на жестокий удар о стену, оно послушно реагировало на приказы. Скади ухватилась за опору, толкнула себя к середине коридора. Субсветовик дрейфовал, устройств искусственной гравитации он не имел, и потому внутри воцарилась невесомость.
– Моленка?
Ответа нет. Вся корабельная сеть вышла из строя. Общаться напрямую теперь можно, лишь находясь поблизости друг от друга. Но Скади помнила, где находилась эксперт по вакууму перед аварией. Хозяйка «Паслена» позвала вслух, громко – и снова не получила ответа. Тогда она направилась к машинному отделению. Важнейшие помещения корабля не разгерметизировались, хотя пришлось повозиться, открывая непроницаемые аварийные переборки.
Блестящие изогнутые поверхности чужеродной аппаратуры, похожие на полированное стекло, значительно сместились со времени последнего визита Скади в машинное отделение. Неужели взорвавшийся пузырь вакуума так исказил корабль? Ноздри колол запах озона, пахло еще чем-то незнакомым, странным. Завывали сирены, машинные голоса наперебой выкрикивали аварийные сообщения, где-то поблизости ломался, рвался металл.
– Моленка?
– Скади…
Сигнал был совсем слабым, на грани восприятия – но это, несомненно, ответ Моленки. Она уже близко.
Скади полезла дальше, с трудом протискиваясь меж округлых, продолговатых выступов аппаратуры – словно по древней пещере, отполированной течением подземной реки. Проход расширился, стал полостью метров шести в диаметре, со стенами, утыканными гнездами для подключения техники. Из иллюминатора в дальней стене открывался вид на разбитые, искривленные части машины, генерировавшей потенциальную яму для измененного вакуума. До сих пор части ее еще двигались, вяло шевелились, подергивались, будто лапы агонизирующей твари. Увидев собственными глазами, Скади поняла: повреждения куда тяжелее, чем о том сообщила диагностическая аппаратура. Корабль буквально выпотрошен.
Но не столько следы повреждения «Паслена» привлекли внимание Скади, сколько плавающий в центре помещения угловатый тюк, вздутый мех с пятью выростами, напоминающий воздушный шарик смутно человеческой формы, с молочно-белой поверхностью, под которой двигалось нечто, с трудом различимое сквозь опалесцирующую пленку. Оно казалось искаженным, изуродованным – просвечивали то части темной одежды, то бледная плоть.
– Моленка?
Хотя Скади находилась вблизи, ответ донесся, будто с огромного расстояния:
– Да, это я. Скади, я в ловушке. Меня захватило поле.
Скади поразилась спокойствию женщины. Ведь она гибнет, сомнений нет – и докладывает о своем состоянии отстраненно и спокойно. Вот это мужество настоящего сочленителя, убежденного, что его сущность останется жить в коллективном сознании Материнского Гнезда, что смерть тела – лишь удаление лишних внешних частей, незначительных деталей великого целого. Но Скади напомнила себе: до Материнского Гнезда очень далеко.
– Моленка, вы в зоне измененного вакуума?
– Да. Она разделилась, проходя через корабль. Часть обволокла меня – будто специально искала, хотела заключить в себя.
Тюк с пятью выростами отвратительно запульсировал – наверное, был нестабилен, готов схлопнуться или распасться.
– Которая фаза вакуума в вашей зоне?
– Наверное, первая – я не ощущаю никаких изменений. Но мне не шевельнуться, и я как будто очень далеко. Неимоверно далеко…
Опалесцирующая пленка сжалась, – как Моленка и говорила, поле было крайне нестабильным. Зона теперь плотно облегала тело. Пару секунд Моленка выглядела почти нормально, разве что была одета в сочащийся перламутровый свет. Скади показалось, что сейчас поле распадется, диссипирует, освободив пленницу. Но тут же родилось страшное предчувствие: все закончится крайне плохо.
Пленка задрожала снова, встрепенулась, издала хлюпающий звук. Даже слабая связь между сознаниями донесла к Скади ужас и растерянность попавшей в ловушку женщины. Испускающая свет оболочка начала сжиматься.
– Скади, помоги мне! – взмолилась пленница. – Я не могу дышать.
– Как? Я не знаю, что делать.
Пленка тесно прижалась к коже. Моленка стала задыхаться. Нормальная речь в таких условиях невозможна, нейропрограммы уже начали аварийную работу: отключали все не важные для жизни отделы мозга, сохраняя запасы кислорода, позволяя мозгу прожить без повреждений еще три-четыре минуты.