Козлы
Шрифт:
— Ты все такая же красивая! — восклицает он.
Флоранс хмурится, пропуская комплимент мимо ушей.
— Ты теперь живешь в этом районе? — мямлит она.
— Я был уверен, что рано или поздно мы найдем друг друга. Выпьешь со мной?
— Не могу. Нужно забрать сына из яслей.
— Ага, Адриана, сына Николя, утешившего тебя после измены Франсуа.
— Откуда ты знаешь? — вскидывается Флоранс.
Филипп не отвечает, ограничиваясь улыбкой. В этой улыбке весь Филипп, обожающий возноситься над простыми смертными. Пятнадцать лет назад он еще и добавлял: «Мои источники строго засекречены».
— Дай мне свой телефон.
— Не могу!
— У тебя нет телефона?
— Послушай, Филипп, я очень занята, много работаю…
— Умница! Я всегда в тебя верил! Но я не помешаю. Просто звякну при случае, если окажусь поблизости. Кстати, приятный райончик!
В его руках уже появились темно-зеленая записная книжка в кожаном переплете и ручка в форме гусиного пера — сразу видно, дорогая.
— Я слушаю…
Флоранс быстро диктует неправильный номер. Эта уловка ее обезопасит, ведь настоящий номер в телефонном справочнике не значится.
— Мы с тобой смотримся весьма гармонично, — роняет Филипп, указывая на ее шейный платок, расшитый бисером.
— То есть?
Он кивает на коробку, которую держит под мышкой.
— Тоже красная… Подарок для приятельницы.
Очень в духе Филиппа — интерпретировать любую мелочь в свою пользу, а еще эта мания засыпать людей подарками, превращая их в своих должников. Флоранс обнаруживает, что в компании Филиппа ей так же тягостно, как и пятнадцать лет назад. Он стоит слишком близко, его глаза излучают наивность, поддельную, конечно. Зеленые глаза с черным ободком, пристальный взгляд, от которого некуда деться.
— Залитая солнцем терраса кафе, я и ты — вот о чем я мечтаю. Любопытно, ты до сих пор поглядываешь поверх чашки, когда пьешь кофе? Когда будет хорошая погода, я тебе позвоню. Решено?
Флоранс кивает. Обещание ни к чему ее не обязывает: номер она дала вымышленный, на дворе начало ноября, и погода стоит отвратительная.
Они поспешно расходятся. На прощанье он восхищенно изучает ее бедра, обтянутые джинсами; она же избегает смотреть на него, догадываясь, куда направлен его взгляд.
Но встреча в магазине еще долго не выходит у нее из головы. Когда-то они с Филиппом дружили. Просто дружили. Ну может, не совсем просто, если учесть, что он хотел на ней жениться. Но, насколько она помнит, разговоры о браке почвы под собой не имели и были лишь высшим проявлением его безответной любви. Она в ответ только смеялась, как смеялась над подарками, которые каждое утро находила под дверью. Разноцветное мыло в красивой упаковке, раковина, засушенные цветы, старинные открытки. Постепенно подарки начали дорожать. От них следовало бы отказываться, но у Флоранс духу не хватало. Более того, однажды она ухитрилась потерять янтарное колье. Досадная пропажа нисколько не смутила Филиппа: в тот же день он преподнес ей еще более красивое колье, она и сейчас его носит.
Виделись они несколько раз в неделю. Обменивались книгами, ходили на концерты, спорили. Филипп был влюблен в нее, Флоранс притворялась, что ничего не замечает. У нее имелись свои причины терпеть его общество: он был неглуп и иногда очень толково помогал ей в работе.
Лишь один-единственный раз Флоранс легла с ним в постель, да и то из чистого любопытства: что же там скрывается под его безупречными костюмами? А вот что: мучнисто-белая кожа, обильная потливость, неуклюжесть, которую он пытался замаскировать пылкими речами. Флоранс испытала непреодолимое отвращение. Секс с Филиппом был большой ошибкой еще и потому, что Филипп после этого начал демонстрировать замашки собственника. Брал за руку, лез целоваться и всячески уговаривал ее повторить опыт, который он упорно величал «божественнопрекрасным». Флоранс оборонялась: язвила или бросала разъяренные взгляды. Он начал ныть. Она тут же его запрезирала и отказалась видеться.
Две недели от него не было ни слуху ни духу. Затем он позвонил и говорил вроде бы вполне здраво: он не хочет терять ее дружбу, а коли уж они друзья, то не посоветует ли Флоранс, как ему обустроить только что купленную квартиру. Флоранс согласилась встретиться. Все-таки она немного скучала по Филиппу.
Он ждал ее в тенистом дворике, перед зданием, в котором когда-то располагался завод. Сначала все шло прекрасно. Обошлись без приветственного поцелуя. Флоранс не потрудилась накраситься, Филипп не припас для нее подарка. Казалось, оба образумились.
Когда осматривали огромный лофт, приобретенный Филиппом, Флоранс щедро делилась соображениями по поводу предстоящего ремонта, с готовностью обсуждала варианты расположения комнат — где сделать кухню, где спальню. Филипп поинтересовался, нравится ли ей это жилье, и она не стала скрывать своего восторга: какой простор, тишина, чудесное освещение…
— Правда? — допытывался он.
— Ты же знаешь, именно в такой квартире я хотела бы жить.
— Она твоя! — воскликнул Филипп и протянул ей ключ.
Дальнейшее происходило словно во сне. Флоранс услышала свой голос, дрожащий от ярости и немного испуганный. Каким-то образом оказалась на улице… Ключ она, кажется, швырнула ему в лицо. Но одно она помнила отчетливо: с того дня Филипп исчез из ее жизни. Или почти исчез. Еще шесть лет в двадцатых числах мая она получала открытки с кратким и всегда одинаковым посланием:
Мы поженимся 2 июня.
Филипп.
Сначала открытки приходили на домашний адрес, потом, когда она вышла за Франсуа и переехала, — на рабочий. 2 июня — дата их первой встречи. В тот день она случайно толкнула Филиппа в книжном магазине (опять магазин, да сколько можно!). Он увязался за ней. На его счастье, пошел дождь, и он приютил Флоранс под своим зонтом. С этого все и началось.
Флоранс боится, что Филипп позвонит, и в то же время ждет его звонка. Номер она дала неверный, но он не мог забыть, где она работает. Если он действительно захочет ее увидеть — его ничто не остановит. Он знает, как зовут обоих ее мужей, знает, в каком районе она живет. Возможно, ему даже известен точный адрес. Уж не шпионил ли он за ней все эти пятнадцать лет? При этой мысли ее сердце замирает от страха и удовольствия. Неужели она, Флоранс, — заурядная блондинка, с которой сроду не происходило ничего выдающегося, — стала объектом роковой страсти?