Краденое счастье
Шрифт:
Люба развернула коляску к переходу и недоуменно повела глазами.
– Действительно автобус…
На асфальтовой площадке, усеянной отходами дневной торговли, стоял небольшой автобус.
«А я что говорила? – горделиво напомнила коляска. – В Москве все для инвалида, все – во имя инвалида».
Они подъехали к откинутой вниз задней площадке. Молодой парень подозрительного вида споро закатывал внутрь коляску с женщиной-инвалидом.
– Новенькая, что ли? – посмотрел он на Любу.
– Ага, – сказала Люба. – Первый день сегодня.
– Давай скорей загружайся. Уезжаем.
Внутренность автобуса напоминала желудок акулы: костыли, коляски детские и инвалидные, безрукие «забытые всеми ветераны региональных конфликтов», мамаши-молдаванки с белокурыми младенцами – колченогими, косоглазыми, которым «срочно требуется дорогая операция», безногие «воины-афганцы» с гитарами, глухонемые девочки-подростки, мычащие девушки с ДЦП, веселый цыганенок со сросшимися пальцами на руках…
Люба оторопела.
«Какие-то инвалиды странные, – поделилась она с коляской. – Все какие-то тоскливые. И разномастные уж очень. Глухонемые девушки, например, зачем им в этом автобусе ехать? Они же не на колясках, сами могут по городу передвигаться. Тебе не кажется, непонятно как-то?»
«Может, автобус бесплатный, вот люди и пользуются?» – предположила коляска.
«Верно! – воспрянула духом Люба. – Все-таки Москва гостей радушно встречает: только приехали, и – добро пожаловать в гостиницу. А может, в общежитие. Располагайтесь, дорогие инвалиды, устраивайтесь и живите на здоровье».
Минут через двадцать автобус въехал во двор, окруженный люмпен-пятиэтажками.
– Выгружайся, – скомандовал Любе все тот же подозрительного вида парень, похожий на немытый чернослив.
Глухонемые и хромые привычно затащили колясочников на третий этаж. Девушки и женщины вошли в квартиру возле лестницы, а мужчины – в соседнюю, угловую. В квартире пахло бытовым преступлением: казалось, несколько собутыльников пьянствовали здесь не один день, и встреча эта окончилась насильственной смертью одного из них. Вонь стояла такая, что даже утка заворочалась в пакете.
Люба была огорошена не меньше утки, но решила не привередничать: все-таки это бесплатное жилье, хорошо, хоть такое неместным инвалидам предоставляют.
«А вы что хотели? – не очень уверенно спросила она коляску и утку. – Номер на двоих?»
«Ну уж такого номера я тоже не ожидала», – осторожно продвигаясь по коридору, скривилась коляска.
Собственно, и продвигаться особо было некуда: в четырех комнатках впритык стояли разномастные железные кровати, заваленные тряпьем. Квартирантки сразу разошлись по своим углам, лишь возле уборной тихо переговаривались две девочки-подростка со скрюченными руками и серыми костлявыми коленками, торчащими как жерди из забора.
Люба остановилась возле двустворчатой дверцы в стенную кладовку, напротив которой располагалась кухня. На кухне она увидела цыганку в цветастой юбке, которая стояла около стола с крышкой эмалированного бака в руках.
– Опять вермишель кончается! – громко возмутилась она, заглядывая внутрь. – Куда в вас лезет?!
Затем цыганка извлекла из клетчатой сумки несколько кирпичей черного хлеба и пачку заварки. Неожиданно она подняла глаза на Любу.
– Чего уставилась? – беззлобно спросила она. – Сильно умная, да? – произнесла она после короткого молчания.
– А при чем здесь это? – ответила Люба.
Хромоногие девочки возле уборной замерли, боясь поглядеть на Любу и цыганку. В комнатах прекратилась возня.
– Деньги давай, – приказала цыганка.
– Какие деньги? – спросила Люба. – За ночлег?
– Ты что, сучка, против мамы Русины рот открываешь?
– Не надо меня пугать, – сказала Люба. – Не знаю, кому вы здесь мама, а кому бабушка но только не мне. Говорите, сколько я должна за ночлег, я все отдам.
– Все и давай. – Цыганка схватила Любу за карман на куртке, потом вырвала рюкзак. – Сколько сегодня заработала?
– Да какое ваше дело? – Люба смотрела Русине прямо в лицо.
Цыганка бросила рюкзак Любе на колени:
– Или сейчас сама все отдашь, или я тебя в соседнюю квартиру, к мужикам отвезу, пусть они поищут, куда ты мои деньги засунула!
Коляска испуганно задрожала.
«Любушка, отдай ей деньги подобру-поздорову».
Люба опустила голову и принялась дрожащими руками развязывать рюкзак. Она судорожно шарила по нутру рюкзака, но маленькой клеенчатой косметички, куда она положила деньги, не было. Сунула руку в оба кармашка на куртке – пусто, если не считать мобильника и носового платочка.
«Куда они делись?» – тревожно подумала Люба.
«Украли!» – заохала коляска.
– Я, кажется, потеряла все деньги, – посмотрела в лицо Русине Люба. – Я завтра заработаю и все вам отдам, что должна за ночлег.
Оглядев еще раз Любу, цыганка развернулась и крикнула:
– Деньги маме Русине готовим! Кто спрячет – убью.
И, кивнув в сторону Любы, беззлобно приказала:
– Эту сегодня не кормить!
Люба въехала в ближайшую комнату и подкатила коляску к незанятой койке. Затем переложила ноги на кровать и откинулась на спинку коляски.
Девушки с соседних кроватей потянулись на кухню и вернулись с одноразовыми мисками, наполненными вермишелью.
– Жрать охота, – пожаловалась одна из соседок.
– Девочки, у меня лаваш есть, – предложила Люба и полезла в рюкзак. – Даже два! И помидор. Глядите, какой здоровый!
– Как у мамы Русины кулак, – хмыкнула одна из девчонок и взяла с серого подоконни ка нож. – Сейчас помидорину на четверых поделим.
Они съели лаваш с помидором и улеглись на кровати.
Люба прикрыла глаза.