Краем глаза
Шрифт:
Ночью он просыпался, обнаружил ее в кресле и укрыл одеялом.
Агнес улыбнулась:
— Заботишься о своей старой мамочке, а?
— Ты печешь очень вкусные пироги.
Она рассмеялась, вдруг забыв про свои горести.
— Приятно слышать, что я хоть на что-то гожусь. И какой пирог мне сегодня испечь?
— Со взбитым ореховым маслом. С кокосовым кремом. И с шоколадным кремом.
— Три пирога? Ты превратишься в маленького толстого поросенка.
— Я поделюсь, — заверил ее Барти.
Так начался первый день последнего уик-энда их прежней жизни.
Мария пришла в субботу, сидела на кухне, расшивая воротник и рукава блузки, пока Агнес пекла пироги.
Барти за кухонным столом читал «Между планетами». Время от времени Агнес замечала, что он смотрит, как работает она, или изучает лицо и ловкие руки Марии.
На закате мальчик постоял во дворе, глядя сквозь ветви гигантского дуба, как темнеет оранжевое небо, становясь коралловым, красным, пурпурным, синим.
На заре он и Агнес прогулялись к океану, наблюдали, как пенистые волны накатывали на песок, вызолоченный утренним солнцем, смотрели на парящих в небе чаек, разбрасывали крошки, заманивавшие птиц на землю.
В воскресенье к обеду пришли Эдом и Джейкоб. После десерта, когда Барти поднялся в свою комнату, чтобы почитать «Астронавта Джонса», за эту книгу он принялся во второй половине дня, Агнес сказала братьям правду.
Их попытки выразить свою печаль глубоко тронули Агнес. Не столько из-за их переживаний, как потому, что они просто лишились способности связно выражать свои мысли. И душевная боль разъедала их изнутри. Интроверты, они не обладали способностью снять тяжесть с собственной души или утешить другого человека. Хуже того, поскольку смерть, во всех ее проявлениях, превратилась для них в навязчивую идею, они нисколько не удивились тому, что у Барти обнаружен рак, известие это не шокировало их, они разве что смирились с неизбежным. Они бормотали что-то бессвязное, махали руками, по их щекам текли слезы, в общем, Агнес пришлось их утешать.
Они хотели подняться в комнату к Барти, но в этом она им отказала, потому что помочь мальчику они не могли, только бы расстроили.
— Он хочет дочитать «Астронавта Джонса», и не надо ему мешать. Мы выезжаем в Ньюпорт-Бич в семь утра, тогда вы с ним и повидаетесь.
В начале десятого, через час после ухода Эдома и Джейкоба, Барти спустился вниз с книгой в руке.
— Зигзаги вернулись.
Для себя и для сына Агнес бросила по шарику ванильного мороженого в высокий стакан с рутбиром, потом они переоделись в пижамы, устроились на кровати Барти и лакомились угощением, пока она прочитала вслух последние шестьдесят страниц «Астронавта Джонса».
Ни один уик-энд не проходил так быстро, и ни одна полночь не приносила такого ужаса.
В ту ночь Барти спал в кровати матери.
— Сынок, — заговорила Агнес, погасив свет, — прошла неделя с того дня, как ты ходил там, где нет дождя, и я много об этом думала.
— Это не страшно, — вновь заверил ее Барти.
— Мне страшно. Но вот о чем я подумала… когда ты говоришь о том, как все устроено… есть место, где у тебя нет этой болезни глаз?
— Конечно. Именно так все и устроено. Все, что может случиться, случается, но каждый вариант случившегося создает новое место целиком.
— Этого я понять не могу. Барти вздохнул:
— Я знаю.
— И ты видишь все эти места?
— Только чувствую.
— Даже если ты можешь там ходить?
— В действительности я там не хожу. Я вроде бы хожу… в идее этих мест.
— Не думаю, что ты смог хоть что-то прояснить для своего старого мамика.
— Может, когда-нибудь. Не сейчас.
— Тогда… как далеко находятся эти места?
— Они все здесь.
— Другие Барти и другие Агнес в других домах, как этот… и они все здесь.
— Да.
— И в некоторых из них твой отец жив.
— Да.
— И в некоторых я умерла в ночь твоего рождения, и ты живешь со своим отцом.
— В некоторых местах должно быть так.
— И есть места, где глаза у тебя в полном порядке?
— Есть множество мест, где у меня нет проблем с глазами. И множество мест, где все обстоит гораздо хуже, или не так плохо, как здесь.
Агнес так ничего и не смогла понять, но, как и неделю тому назад, на залитом дождем кладбище, почувствовала, что это не пустые слова.
— Сладенький, я вот подумала… можешь ты ходить там, где у тебя нет больных глаз, как ты ходил в местах, где нет дождя… и оставить опухоли в каком-то другом месте? Можешь ты пойти туда, где у тебя здоровые глаза, и вернуться с ними сюда?
— Так не получается.
— Почему?
Он задумался над ее вопросом.
— Не знаю.
— Но ты об этом подумаешь?
— Конечно. Это хороший вопрос.
Агнес улыбнулась:
— Вот и славно. Я люблю тебя, сладенький.
— Я тоже люблю тебя.
— Ты уже помолился на ночь?
— Сейчас помолюсь.
Помолилась и Агнес.
Лежала в темноте рядом со своим мальчиком, смотрела на окно, на лунный свет, прорывающийся в щелки жалюзи, думала о тех странных мирах, которые существуют наравне с ее миром.
Засыпая, Барти шепнул отцу, в тех местах, где Джой оставался в живых: «Спокойной ночи, папочка».
Вера Агнес подсказывала ей, что мир бесконечно сложен и полон тайн, и, так уж вышло, слова Барти о многовариантности исхода любого события поддержали ее веру и позволили уснуть.
В понедельник утром Агнес вынесла два чемодана через дверь черного хода, поставила на крыльцо и изумленно моргнула, увидев стоящий на подъездной дорожке желто-белый «Кантри Сквайр» Эдома. Он и Джейкоб укладывали в автомобиль свои чемоданы.
Они поднялись на крыльцо, взяли чемоданы, которые она поставила на пол.
— Я поведу машину, — сказал ей Эдом.
— Я сяду рядом с Эдомом, — добавил Джейкоб. — А ты поедешь с Барти, на заднем сиденье.