Краем глаза
Шрифт:
Барти считал и читал лучше большинства восемнадцатилетних, но, несмотря на незаурядные умственные способности, ему еще не исполнилось и трех лет. Вундеркиндам далеко не всегда свойственно и эмоциональное взросление, но Барти слушал внимательно, задавал вопросы, потом посидел молча, глядя на книгу в своих руках, без слез и видимых признаков страха.
— Ты думаешь, врачи знают, что говорят? — наконец спросил он.
— Да, сладенький. Думаю, знают.
— Хорошо.
Он отложил книгу и потянулся к ней. Агнес взяла его на руки, крепко прижала к себе, он положил голову ей на плечо, уткнулся носом в шею, и она покачивала его, как младенца.
— Можем мы подождать до понедельника? — спросил он.
Она сказала ему не все. Умолчала о том, что раковая опухоль, возможно, уже распространилась на глазную впадину и тогда его ждала скорая смерть, несмотря на удаление глаз. А если еще не распространилась, то произойти это могло в любой момент.
— Почему до понедельника? — спросила она.
— Сейчас я могу читать. Зигзагов больше нет.
— Они вернутся.
— Но за уик-энд я, возможно, смогу прочитать еще несколько книг.
— Хайнлайна?
Он знал названия книг, которые хотелось прочесть: «Тоннель в небе», «Между планетами», «Астронавт Джонс».
С Барти на руках Агнес подошла к окну, посмотрела на звезды, луну.
— Я всегда смогу почитать тебе, Барти.
— Это другое.
— Да. Да, другое.
Хайнлайн грезил о путешествиях к далеким мирам. Незадолго до своей гибели Джон Кеннеди пообещал, что еще до конца десятилетия человек ступит на поверхность Луны. Барти хотелось самой малости — прочитать несколько сказок, раствориться в страницах книг, потому что в самом скором будущем ему придется только слушать, то есть он не сможет отправиться в эти удивительные приключения в одиночку.
Его дыхание грело шею.
— И я хочу вернуться, чтобы увидеть лица.
— Лица?
— Дяди Эдома. Дяди Джейкоба. Тети Марии. Чтобы я мог помнить их лица после того… ты знаешь.
Холодные звезды смотрели на нее из глубин бездонного неба.
Луна замерцала, звезды расплылись, но лишь на мгновение, ибо любовь к сыну стала тем яростным огнем, в котором выковывалась сталь ее позвоночника и высыхали слезы.
Франклин Чен не одобрил принятого решения, но согласился с ним, и Агнес повезла Барти домой, чтобы в понедельник вернуться в больницу Хога. Операцию наметили на вторник.
По пятницам библиотека в Брайт-Бич работала до девяти вечера. Приехав за час до закрытия, они вернули уже прочитанные романы Хайнлайна и взяли те три, которые хотел прочитать Барти. А потом прихватили и четвертый, «Марсианку Подкейн».
— Может, нам ничего не говорить дяде Эдому и дяде Джейкобу до воскресного вечера? — предложил Барти, когда они сели в машину. — Для них это будет очень тяжело. Ты знаешь.
Агнес кивнула:
— Знаю.
— Если сказать им сразу, счастливого уик-энда нам не видать.
Счастливый уик-энд. Его отношение к происходящему поражало, его стойкость придавала ей мужества.
Дома Агнес, есть ей совершенно не хотелось, наскоро соорудила Барти ужин: сандвич с сыром, картофельный салат, кукурузные чипсы, стакан коки — и на подносе отнесла в комнату сына. Тот уже улегся в постель и читал «Тоннель в небе».
Эдом и Джейкоб пришли в дом, спросили, что сказал доктор Чен, и Агнес им солгала:
— Результаты некоторых анализов будут готовы только в понедельник, но он думает, что с Барти все в порядке.
Если кто и заподозрил, что она лжет, так это Эдом. На его лице отразилось недоумение, однако новых вопросов Агнес от него не услышала.
Она попросила Эдома побыть в доме, чтобы Барти не оставался один, пока она будет у Марии Гонзалез. Эдом, конечно же, не отказал, тем более что по телевизору показывали документальный фильм о вулканах, в котором обещали сообщить интересные подробности об извержении Монтань-Пеле на Мартинике в 1902 году, в течение нескольких минут унесшем жизни 28 тысяч человек, и о других, не менее чудовищных катастрофах.
Она знала, что Мария дома, ждет ее телефонного звонка.
В квартиру над магазином «Мода от Елены» вела наружная лестница. Подъем никогда не вызывал у Агнес никаких затруднений, но тут, когда она поднялась на верхнюю площадку, ноги дрожали от усталости, а рот жадно хватал воздух.
Мария, открыв дверь, побледнела, как полотно: без единого слова поняла, что приход Агнес, а не звонок, означает что-то ужасное.
На кухне Марии, всего через четыре дня после Рождества, Агнес позволила себе сбросить маску стоика и наконец-то разрыдалась.
Потом, уже дома, отправив Эдома в его квартиру над гаражом, Агнес откупорила бутылку водки, которую купила, возвращаясь от Марии. Плеснула в стакан для воды, добавила апельсинового сока.
Села за кухонный стол, уставившись на стакан. Какое-то время спустя вылила содержимое в раковину, не пригубив.
Налила холодного молока, быстро выпила. Когда мыла стакан, вдруг почувствовала, что ее сейчас вырвет, но приступ тошноты тут же прошел.
Долго сидела в темной гостиной, в любимом кресле Джоя, думая о многом, но чаще всего о том, как Барти оставался сухим под дождем.
Поднялась наверх в десять минут третьего, увидела, что мальчик спит при зажженной лампе. Рядом лежала раскрытая книга, «Тоннель в небе».
Она устроилась в кресле, не сводя глаз с Барти. Не могла на него наглядеться. Подумала, что не заснет, так и будет смотреть на него до утра, но усталость победила.
В начале седьмого она резко раскрыла глаза, вырвавшись из беспокойного сна, увидела, что Барти читает.