Краем глаза
Шрифт:
Поддельные водительские удостоверения Младший носил в бумажнике вместе с настоящим, выданным на его имя. Все.остальные документы положил к двадцати тысячам долларов в банковские ячейки, арендованные, соответственно, Пинчбеком и Гаммонером.
Он также открыл Гаммонеру счет в банке Большого Кайманового острова, а Пинчбеку — в швейцарском банке.
В тот вечер он чувствовал себя настоящим искателем приключений. И отпраздновал это событие тремя бокалами превосходного «Бордо» и телячьей вырезкой в элегантном баре отеля, в котором обедал по приезде в Сан-Франциско три года тому назад.
Зал ничуточки не изменился. Даже пианист остался прежний, разве что сменил смокинг и цветок в петлице.
Несколько красивых женщин сидели в баре в одиночестве, что указывало на разительные подвижки, происшедшие в обществе за последние три года. Младший чувствовал на себе их горячие взгляды, знал, чего им хочется, понимал, что любая с радостью ляжет под него.
Но теперь в нем нарастало напряжение иного рода, отличное от того, которое он снимал с помощью женщин. Это напряжение придавало сил, приятно щекотало нервы, ему хотелось, чтобы оно копилось и копилось, чтобы разрядиться вечером того дня, когда откроется выставка Целестины Уайт, 12 января. Это напряжение он мог снять не совокуплением с женщиной, но лишь убийством Бартоломью, и он рассчитывал, что острота ощущений даст оргазму сто очков вперед.
Он думал о том, чтобы выследить Целестину и, соответственно, отродье Серафимы, до открытия выставки. Адрес могли дать в отделе выпускников колледжа. Наверняка он мог бы получить его от галерейщиков или других художников.
Однако после убийства Бартоломью кто-нибудь мог вспомнить о человеке, который интересовался его матерью, Целестиной. Младший не мог пожаловаться на внешность, он производил на людей, особенно на женщин, неотразимое впечатление. Следовательно, рано или поздно копы постучались бы в его дверь.
Разумеется, он имел наготове документы Пинчбека и Гаммонера, две запасные позиции. Но использовать их не хотелось. Младшему нравилось жить на Русском холме.
Он уже расплачивался за обед и обдумывал размер чаевых, когда пианист заиграл «Кто-то поглядывает на меня». И хотя он весь вечер ждал этой мелодии, с первых же нот его передернуло.
Как и в первый вечер в Сан-Франциско, и в два последующих, он вновь сказал себе, что эта мелодия входила в репертуар пианиста. Искать объяснение в сверхъестественном не имело смысла.
Однако, когда он подписывал чек, рука заметно дрожала.
Последний раз Младший сталкивался с паранормальным событием в предрассветные часы 18 октября, когда певунья-призрак выдернула его из кошмара, наполненного червями и тараканами. Тогда, криком требуя, чтобы она замолчала, он перебудил соседей.
Но и теперь ненавистная музыка нервировала его. Возникла и не отпускала мысль: приди он домой один, фантом, то ли призрак мстительной Виктории Бресслер, то ли кого-то еще, обязательно навестит его. Так что ему требовалась компания.
Потрясающе красивая женщина, в одиночестве скучающая у стойки бара, пробудила в нем желание. Блестящие черные волосы, крылья ночи, слетевшие с неба. Смуглая, шелковистая кожа. Глаза как бездонные озера, поблескивающие отражением вечности и звезд.
Bay. Она настраивала его на поэтический лад.
Завораживала и элегантность. Розовый костюм от Шанель, юбка до колена, нитка жемчуга на шее. Она даже носила бюстгальтер. В этот век эротического раскрепощения притворная скромность возбуждала намного сильнее.
Усевшись на свободный стул рядом с красоткой, Младший предложил угостить ее выпивкой. Она согласилась.
Рене Виви говорила с мягким южным акцентом. Избегала откровенного кокетства, не навязывала своего мнения, хотя чувствовалось, что она образованна и начитана, не стремилась монополизировать разговор, короче, была отличной собеседницей.
Младший прикинул, что ей чуть больше тридцати, то есть она старше его лет на шесть, но его это нисколько не смущало. К более старшим по возрасту, как и к людям другого цвета кожи или национальности, он относился без предубеждения.
Если дело касалось любовных утех или убийства, он никогда не руководствовался расистскими принципами. Шутка, которой он ни с кем не мог поделиться. Но правда.
Младший задался вопросом, а каково будет трахнуть Рене, а потом убить ее. Однажды он уже убил безо всякой на то причины. Одного из ненавистных ему Бартоломью. Проссера в Терра-Линде. Мужчину. В том случае эротический элемент отсутствовал напрочь. Его ожидали новые ощущения.
Каин Младший, конечно же, не был сексуальным маньяком, его не толкали на убийство бушующие в нем, не поддающиеся контролю страсти. Одна ночь секса и убийства, первая и последняя, не требовала серьезного самоанализа и переоценки личностных особенностей.
Две указывали бы на опасную тенденцию. Три — не заслуживали оправдания. Но одна — не более чем эксперимент. Познавательный эксперимент.
Любой истинный искатель приключений его бы понял.
Когда Рене, не подозревая о грядущем, упомянула, что унаследовала приличное состояние, Младший решил, что выдуманным богатством она хочет крепче привязать его к себе. Но когда они поднялись к ней, роскошь обстановки подсказала, что он имеет дело не с продавщицей, воображающей себя богатой наследницей.
Чтобы попасть в ее апартаменты, им не пришлось ни ехать на автомобиле, ни идти пешком, потому что жила она в отеле, где он обедал: три верхних этажа занимали квартиры.
Переступив порог, он словно перенесся в другое столетие и на другой континент — в Европу времен Людовика Четырнадцатого. Огромные комнаты, высоченные потолки, царство барокко: золоченая лепнина, музейные шкафы, стулья, столы, массивные зеркала, комоды.
Младший понял, что убивать Рене в эту самую ночь, мягко говоря, непрактично. Сначала надо на ней жениться, какое-то время наслаждаться ее компанией, а потом устроить несчастный случай или самоубийство и утешиться если не всем, то немалой долей ее состояния.