Краем глаза
Шрифт:
— Зачастую симптомы проявляются достаточно рано, и радиационная терапия одного, а то и обоих глаз дает хорошие результаты. Иногда страбизм, когда глаза движутся не синхронно и один смещается относительно второго то ли к носу, то ли к виску, может служить ранним признаком наличия опухоли, но обычно нас настораживают возникающие у пациента проблемы со зрением.
— Зигзаги.
Чен кивнул.
— Учитывая прогрессирующую стадию опухолей Бартоломью, он должен был пожаловаться раньше.
— Симптомы появляются и исчезают.
— Это тоже необычно, и мне бы хотелось, чтобы этиология этой болезни, которая достаточно понятна, вселяла в нас надежду, основанную на временности симптомов… но мне нечем вас порадовать.
«Услышь, господи, молитву мою, и внемли гласу моления моего».
Редкий человек соглашается провести большую часть своей юности в школе, получая образование, необходимое для получения медицинского диплома, если только его не обуревает стремление лечить людей. Франклин Чен был настоящим целителем, который изо всех сил старался сохранить людям зрение, и Агнес видела душевную боль, стоявшую в его глазах.
— Величина опухолей указывает, что они скоро распространятся, а может, и уже распространились, из самого глаза на глазную впадину. Надежды на то, что радиационная Терапия поможет, нет, и нет времени на попытки ее использования, даже если бы и была хоть малая толика этой надежды. Времени нет вообще. Просто нет. Доктор Скарр и я считаем, что для спасения жизни Бартоломью мы должны немедленно удалить оба глаза.
Наконец-то, через четыре дня после Рождества, через два дня тревог, Агнес узнала худшее: ее бесценный сын должен остаться без глаз или умереть, должен выбирать между слепотой или раком мозга.
Она ожидала чего-то ужасного, пусть, возможно, и не такого кошмара, она ожидала, что ужас этот сокрушит ее, раздавит, уничтожит, потому что такой беды не смогла бы пережить ни одна мать. Вот и она думала, что у нее не хватит сил вынести такого удара, страданий, на которые судьба обрекала ее невинное дитя. Однако она выслушала врача, приняла на свои плечи тяжеленную ношу и не согнулась под ней, кости ее не обратились в пыль, хотя она и предпочла бы стать пылью, не чувствовать боли, которая сейчас разрывала ее сердце.
— Немедленно, — повторила она. — И что это значит?
— Завтра утром.
Она посмотрела на свои переплетенные пальцы. Они не боялись никакой работы. Сильные, крепкие, надежные руки, но сейчас они ничем не могли ей помочь, не годились для совершения чуда, о котором она мечтала.
— У Барти через восемь дней день рождения. Я надеялась… Голос Чена еще больше смягчился.
— Болезнь зашла слишком далеко. До операции мы даже не можем сказать, поражена ли глазная впадина. Возможно, мы уже опоздали. А если нет, запас времени у нас минимальный. Отложить операцию на восемь дней — слишком большой риск.
Она кивнула, не в силах оторвать глаз от своих рук. Не в силах встретиться с ним
— Вы хотите, чтобы я был с вами, когда вы скажете ему?
— Я думаю… нам лучше поговорить вдвоем.
— Здесь, в моем кабинете?
— Хорошо.
— Хотите побыть одной, прежде чем я приведу его? Она кивнула.
Он поднялся, шагнул к двери.
— Миссис Лампион…
— Что? — Она по-прежнему не поднимала головы.
— Он — прекрасный мальчик, очень умный, очень жизнелюбивый. Слепота — это беда, но еще не конец. Он сможет обходиться без света. Сначала будет трудно… но этот мальчик… у него все получится.
Она прикусила нижнюю губу, задержала дыхание, не позволив рыданиям вырваться из груди.
— Я знаю.
Доктор Чен вышел из кабинета, закрыл за собой дверь. Агнес наклонилась вперед, уперлась лбом в лежащие на коленях руки.
Она думала, что уже знала все о смирении, о его необходимости, о том, что оно умиротворяет душу и излечивает душевные раны, но в последующие несколько минут она поняла, что ее знания далеко не полны.
Ее вновь затрясло, сильнее, чем раньше, и опять она сумела справиться с собой.
Какое-то время ей не хватало воздуха. Она задыхалась, жадно и часто раскрывала рот, думала, что уже не сможет нормализовать дыхание, но смогла.
Опасаясь, что слезы испугают Барти, что несколько слезинок превратятся в поток, она сдержала соленый прилив. Материнский долг стал тем материалом, из которого она возвела несокрушимую дамбу.
Она поднялась. Подошла к окну, подняла венецианские жалюзи, вместо того чтобы раздвинуть пластины.
Ночь, звезды.
Вселенная безгранична, а Барти мал, но благодаря бессмертной душе значимостью своей он не уступал целым галактикам, и Творец знал и помнил о нем. Агнес в это верила. Она бы не вынесла жизни без убежденности в том, что для всего есть замысел и предназначение, хотя иной раз чувствовала себя воробышком, падение которого осталось бы незамеченным.
Барти сидел на краю стола доктора Чена, болтая ногами, зажав пальцем страницу «Красной планеты», на которой остановился.
Агнес усадила его на этот шесток. Пригладила волосы, одернула рубашку, завязала шнурки, никак не решаясь начать этот тяжелый разговор. Даже подумала, что, возможно, без доктора Чена не обойтись.
А потом, внезапно, нашла нужные слова. Точнее, они, казалось, лишь передавались через нее, ибо она лишь произносила, но не формулировала предложения. Смысл сказанного, выбранный ею тон столь идеально вписывались в ситуацию, что ей уже казалось, будто ангел вселился в ее тело и взял на себя тяжкий труд помочь ее сыну понять, что должно случиться и почему.