Краем глаза
Шрифт:
В рюкзаке нес смену одежды, запасную пару носков, шоколадные батончики, бутылку с водой. Маршрут планировал так, чтобы к вечеру попасть в город, где стирал одну смену одежды и надевал другую.
Он путешествовал по прериям, горам и долинам, проходил мимо полей, на которых росли все виды сельскохозяйственных культур, пересекал леса и широкие реки. Его не останавливали ни громы и молнии, ни ветер, срывающий листья с деревьев и гнущий их к земле. Но порою, когда он шагал под ярким солнцем, сияющим с синего неба, ему казалось, что раскинулось оно над Эдемом.
Мускулы его превратились в камень. Бедра — гранит, голени — мрамор, испещренный
Несмотря на тысячи часов, проведенных на ногах, Пол редко задумывался о том, а почему он шагает. Он встречал людей, которые задавали ему эти вопросы, он им отвечал, но никогда не знал, говорит ли правду.
Случалось, он думал, что шагал ради Перри, проходил те мили, которые ей пройти не удалось, реализовывал ее, оставшуюся неутоленной, страсть к путешествиям. Иногда ему казалось, что в пеших путешествиях ему никто не мешает в мельчайших подробностях вспоминать жизнь с Перри… или забывать. Обретать умиротворенность… или искать приключения. Приходить к пониманию через осмысление… или освобождать разум от всех мыслей. Видеть мир… или избавляться от него. Возможно, он надеялся, что койоты съедят его в сгущающихся сумерках, или голодная пума разорвет на куски на заре, или собьет пьяный водитель.
В конце концов, побудительным мотивом ходьбы стала сама ходьба. Шагая, он обретал какую-то цель. Движение наполнялось значимостью. Движение становилось лекарством от меланхолии, избавлением от безумия.
Вечером 3 января 1968 года, миновав подернутые туманом холмы, заросшие дубами, кленами, земляничными и перечными деревьями, и великолепные леса секвой, возвышавшихся над землей на добрых триста футов, Пол прибыл в Уиотт, где и остановился на ночь. И в этом путешествии он не ставил перед собой какой-то цели, разве что хотел добраться до города Юрика и поесть крабов из залива Гумбольдта там, где их добывают. В свое время и ему, и Перри они очень нравились.
Из мотеля он позвонил Ганне Рей в Брайт-Бич. Она по-прежнему приглядывала за домом, оплачивала счета во время его отсутствия и сообщала о важных событиях. От Ганны он и узнал, что Барти Лампион лишился глаз.
Пол вспомнил письмо, которое написал преподобному Гаррисону Уайту через пару недель после смерти Джо Лампиона. Он нес его домой из аптеки в тот день, когда умерла Перри, хотел показать, узнать ее мнение. Письмо он так и не отправил.
Первый абзац не стерся из памяти, потому что он долго над ним корпел, тщательно выверяя каждое слово: «Приветствую вас в этот знаменательный день. Я пишу вам об удивительной женщине, Агнес Лампион, жизни которой вы, не зная того, коснулись, и чья история может заинтересовать вас…»
Тогда он подумал, что Агнес, которую в Брайт-Бич все любили и звали не иначе как Дама-Пирожница, может вдохновить преподобного Уайта на продолжение проповеди, которая тронула Пола до глубины души, хотя тот не был баптистом и в церкви бывал от случая к случаю. Проповедь эту он услышал по радио более трех лет тому назад.
Теперь, однако, он думал не о том, что история Агнес может вдохновить преподобного Уайта на еще одну проповедь. Ему хотелось, чтобы священник смог хоть как-нибудь утешить Агнес, которая всю свою жизнь утешала других.
После ужина в придорожном ресторане Пол вернулся в свой номер и склонился над потрепанной картой западной части Соединенных Штатов. В зависимости от погоды и местности, по которой предстояло идти, он мог добраться до Спрюс-Хиллз, штат
Впервые после похода в Ла-Холью на встречу с Джонасом Солком он планировал путешествие, ставя перед собой конкретную цель.
Многие ночи сон не приносил ему отдыха, ибо ему снилось, что он бредет по бесплодным землям. Иногда во все стороны простиралась выжженная безжалостным солнцем соляная пустыня, из которой тут и там торчали изъеденные ветром скалы. Случалось, что соль оборачивалась снегом, а скалы — ледяными глыбами, блестевшими под холодным солнцем. Каким бы ни был ландшафт, во сне Пол шел медленно, хотя у него хватало и сил, и желания прибавить шагу. Раздражение копилось, копилось и таки будило его. Он открывал глаза и отбрасывал одеяло, взбудораженный и взъерошенный.
В ту ночь в Уиотте, под сенью секвой, он спал без сновидений.
Глава 63
После столкновения с автоматами по продаже газет, этими зловещими устройствами, которые обстреляли его четвертаками, Младшему хотелось убить еще одного Бартоломью, любого Бартоломью, даже если для этого пришлось бы поехать в далекий пригород, вроде Терра-Линды, даже если бы пришлось ехать дальше, останавливаться на ночь в «Холидей инн» и питаться со шведского стола, где дополнительным гарниром к блюдам служили выпавшие волосы других посетителей гостиницы, а в самих блюдах хватало микробов, попавших туда с их дыханием и слюной.
Он бы убил этого Бартоломью, рискуя привлечь внимание полиции, которая могла бы связать два преступления, но тихий голос Зедда, как не раз случалось и раньше, указал ему правильный путь, посоветовал успокоиться и сосредоточиться, сконцентрироваться.
Концентрация, учит Цезарь Зедд, единственное человеческое качество, которое отличает миллионеров от вшивых, изъязвленных, воняющих мочой алкоголиков, живущих в картонных коробках и обсуждающих повадки блох с крысами. Миллионеры умеют концентрироваться, алкоголики — нет. Точно так же именно умение концентрироваться отличает участника Олимпиады от калеки, потерявшего ноги в автомобильной аварии. Высококлассному спортсмену это по силам, калеке — нет. В конце концов, отмечает Зедд, если бы калека умел концентрироваться, он бы лучше водил автомобиль, мог бы стать и миллионером, и участником Олимпиады.
Среди многих талантов Младшего умение концентрироваться было едва ли не самым главным. Боб Чикейн, его бывший инструктор в вопросах медитации, даже заявил, после того печального инцидента с медитацией сосредоточения без визуализации, что для Младшего медитация превратилась в навязчивую идею. Разумеется, его слова не имели ничего общего с действительностью. Ни о какой навязчивости речь не шла. Просто Младший умел концентрироваться.
Он мог, к примеру, сконцентрироваться на том, чтобы найти Боба Чикейна, убить оскорбившего его мерзавца и выйти сухим из воды.
Но личный, давшийся такими потом и кровью опыт научил его, что убийство знакомого человека, даже и крайне необходимое, не снимает напряжения. А если и снимает, то приводит к непредвиденным и крайне нежелательным последствиям, которые становятся причиной еще более сильного стресса.
С другой стороны, убийство незнакомца вроде Бартоломью Проссера снимало напряжение лучше секса. Бессмысленное убийство расслабляло почище медитации сосредоточения без визуализации и, возможно, сопровождалось меньшим риском.