Крах тирана
Шрифт:
Много лихих джигитов съезжалось в Андалал. Повсюду стояли группы вновь прибывших. Согратлинки несли им кувшины с водой, угощали фруктами. Горцы встречали старых друзей и весело вспоминали былые дела. Но вдруг все стихли, услышав крик Дервиша-Али, который бежал по аулу наперегонки со своим петухом, огибая перегороженные завалами улочки и радостно крича:
– Муса-Гаджи вернулся! Муса-Гаджи едет!
Мусу-Гаджи и его соратников, возвращавшихся из Аймаки, встречали оружейным салютом. Все уже знали о славной битве, где был наголову
– Муса-Гаджи, сын мой! – спешила к нему мать, не веря своему счастью.
Услышав долгожданную весть, Фируза взобралась на крышу, чтобы поскорее увидеть любимого. На площади перед годеканом собралось много людей, и Фируза увидела, как мать бросилась на шею своему сыну, а затем гордо взяла уздечку его коня.
Вышедшие на шум из кузницы Мухаммад-Гази и Ширали щурились на солнце и оглядывались кругом. Заметив на крыше дочь, Мухаммад-Гази не выдержал:
– Что, приехал? – спросил он.
– Да, – потупив взор, ответила Фируза. – Мать его не нарадуется.
– Пойду, посмотрю, – сказал Ширали, торопливо снимая кузнечный фартук.
Мухаммад-Гази тоже хотел пойти поздравить Мусу-Гаджи со счастливым возвращением, но понял, что дочери самой не терпится оказаться там. И он решил сделать это позже.
– Я тут кое-что закончу, – сказал Мухаммад-Гази. – А ты сходи к роднику, в кузнице вода кончилась.
Дождавшись, пока отец уйдет в дом, Фируза бросилась в свою комнату, нарядилась в лучшее платье, погладила кольцо, подаренное Мусой-Гаджи, и поспешила с кувшином к роднику. Родник был неподалеку от их дома, но она пошла к тому, который был у площади.
– Муса-Гаджи вернулся! – улыбались ей встречные девушки и о чем-то шептались, провожая взглядами спешащую Фирузу.
Но она их не слышала. Слезы радости туманили ее светлые глаза, в висках стучало одно:
– Он вернулся!
Потом Фирузу вдруг охватило беспокойство: ведь с тех пор, как она не видела Мусу-Гаджи, а это казалось ей вечностью, она могла измениться, сердечные муки могли отразиться на ее лице, а в Согратле так много юных красавиц… И кто откажет славному герою, если он на кого-то засмотрится? Но Фируза гнала от себя эти ужасные мысли. Как она могла подумать такое! Муса-Гаджи столько ее искал, столько раз был на краю гибели из-за нее! И все же сердце ее было неспокойно, пока она не увидела Мусу-Гаджи.
Тот стоял в кругу друзей, а Чупалав и аксакалы одобрительно хлопали их по плечам и слушали их рассказы о сражении. Но тут Ширали отвел в сторону Чупалава и указал ему глазами на Фирузу. Чупалав понимающе улыбнулся, вернулся к Мусе-Гаджи и шепнул ему на ухо:
– Она пришла.
– Фируза? – будто очнулся Муса-Гаджи. – Где она?
Он начал оглядываться вокруг, пока не разглядел среди других девушек ту, к которой стремилось его сердце. Фируза набирала в кувшин воду из родника, а Муса-Гаджи смотрел на свою
Вода уже лилась через край, но для Мусы-Гаджи и Фирузы мир будто остановился.
Фируза была у родника не одна, но женщины, поняв, в чем дело, не стали ее торопить. Только мать Мусы-Гаджи, заметив растерявшуюся девушку, отвела ее от родника.
– Давно пора, – смеялись женщины. – Кувшин и так полон.
– Дело не в том, что кувшин полон, – отвечала им мать Мусы-Гаджи. – А в том, что девушке давно замуж пора.
Фируза смутилась, подняла свой кувшин и хотела было уйти, но мать Мусы-Гаджи ее задержала:
– Куда это ты? А кто даст моему сыну напиться с дороги?
Муса-Гаджи и сам уже шел к Фирузе, но его окликали со всех сторон, опять поздравляли, снова что-то спрашивали, и он вынужден был останавливаться.
Фируза чувствовала себя неловко под взглядами женщин, которым хотелось увидеть, как влюбленные встретятся, и она уже хотела уйти, но мать Мусы-Гаджи цепко держала ее за руку. Наконец, Муса-Гаджи вырвался из ликующей толпы и подошел к Фирузе. Она протянула ему кувшин, и он начал пить из него, не отрывая глаз от любимой и проливая воду. Ему казалось, что Фируза стала еще красивее, чем прежде.
– Здравствуй, Фируза, – сказал Муса-Гаджи, оторвавшись от кувшина.
– С возвращением, Муса-Гаджи, – ответила Фируза, опуская сияющие от счастья глаза.
Фируза хотела сказать ему еще многое, но не смогла проронить больше ни слова. Муса-Гаджи тоже будто онемел. Но глаза их и так достаточно сказали друг другу, и Фируза медленно пошла домой.
Он проводил ее взглядом, а когда она скрылась за поворотом, Муса-Гаджи вдруг услышал голос матери:
– Сват уже готов.
– Сват? – оглянулся Муса-Гаджи.
– Ну да, как же без свата? – удивлялась мать, показывая на дожидавшегося в сторонке Чупалава.
– Зачем так торопиться? – растерялся Муса-Гаджи.
– Торопиться? – вскинула руки мать. – Она и так без тебя извелась, я боялась – умрет с тоски, пока ты вернешься.
– Неудобно так сразу.
– Увести невесту из-под носа проклятого шаха было удобно, а жениться неудобно? – запричитала мать. – Или будешь ждать, пока он снова за ней явится? А он и явится, чтоб у него, проклятого, нутро сгнило. Вон уже шатер свой поставил, чтоб он сгорел!
– Мать верно говорит, – вмешался Чупалав. – А то люди скажут: спасал-спасал, а жениться не хочет.
– Я хочу! – выпалил Муса-Гаджи. – Но разве теперь время для свадеб?
– Как бы не было поздно, – убеждал Ширали. – Женись, и дело с концом!
Их разговор прервало громкое ржание, и все увидели коня, которого пытался удержать за уздечку Дервиш-Али.
– Тулпар! – радостно воскликнул Муса-Гаджи, бросаясь к своему коню.
– Как взбесился! – сердито объяснял запыхавшийся Дервиш-Али. – Чуть стойло не разнес!