Крапленая масть
Шрифт:
— Я ошибался! — сообщил Сидоренко.
— Кстати, откуда у тебя сетка Сазана, — спросила Маргина, остывая под взглядом Мо.
— Мне её дал Тёмный, а свою забрал, — ответил Сидоренко.
— Так к тебе и Тёмный приходил? — догадалась Маргина и спросила у Манароис: — Что же ты его рядом с Колей не положила?
— Мне Коля люб, — выглядывая из-за плеча Сидоренко, сказала Манароис.
— Выйдем, поговорим, — предложила Маргина и подождала Колю у колодца, где попила воды.
— Я думаю, что нам нужно расстаться, — сказала Маргина, когда Сидоренко к ней вышел. Сидоренко
— Как? — оживилась Маргина.
— Я же медик, — объяснил Сидоренко, — и направление мыслей у меня – медицинское. Если ты в точности повторишь не только внешнюю оболочку, но и внутреннюю структуру организма, чтобы она функционировала, как женская особь, то ты можешь родить даже крокодила.
— Типун тебе на язык, зачем же мне крокодил?
— Понимаешь, наблюдая за тобой непродолжительное время, я не удивляясь, что ты можешь этого захотеть, — прищурив смеющиеся глаза, сказал Сидоренко.
— Спасибо тебе, Коля, — сказала Маргина и чмокнула Сидоренко в губы, — я ничуть не жалею, что встретила тебя на своём пути.
— Я тоже, — сказал Сидоренко.
— А, что же ты к Манароис переметнулся? — возмущённо воскликнула Маргина, как будто сама не сделала то же самое.
— Сердцу не прикажешь, — сказал Сидоренко, и они, взявшись за руки, пошли к Мо и Манароис, которые нервно стояли у крыльца.
Так как лень пришла раньше, чем родился сеньор Команчо, то ночью он не ловил мышей, а дремал, прислонившись к Тилешко. А поскольку имел душу трепетную и нежную, то всякий дискомфорт чувствовал сразу, стоило ему только появиться.
То, что его беспокоило в эти ночные часы, называлось сотрясением земли, производимое, вероятно, некими беспардонными особями, не спящими в ночи. Сотрясение приближалось, тревожа естество кота, настроенное на медитацию, отчего сеньор Команчо открыл один глаз.
— Тилешко, просыпайся! — сказал сеньор Команчо, двинув задней лапой юноше в живот.
— Чево?!
— Не «чево», а кто-то едет сюда, — буркнул кот, переложив ответственность за события на Тилешко, а сам закрыл глаз, собираясь поспать ещё. Правда, поспать не удалось, так как Тилешко разбудил всех, а Мави, услышав отдалённый стук, уверенно сказала:
— За нами скачет принц Арсей!
Кузнец Вакко вытащил из сумки самый большой молот, собираясь сразится с врагом, коим он считал принца и его лоев, но Тилешко благоразумно сказал:
— Лучше нам спрятаться.
Все, кроме Вакко, данное предложение одобрили, и они быстренько укрылись в кустах, подальше от кузницы. Преследователей не пришлось ожидать долго, так как на площадку перед кузницей, выскочила группа всадников. При свете зажжённого факела, Мави сразу узнала барона Бура, друга принца Арсея, который, обыскав кузницу и увидев следы пребывания беглецов в виде костра, громко крикнул:
— Кузницу сжечь!
Кузнец Вакко с налитыми кровью глазами хотел двинуться на обидчика, но Мави его сдержала, прошептав на ухо: «Не сейчас, милый!» — а когда Вакко успокоился, добавила: «Мы этих кузниц настроим, как грибов на полянке!» Когда конники ускакали, оставив пылающую кузницу, Вакко некоторое время смотрел на огонь, а потом спохватился:
— Они едут к моему отцу!
Забрав свои пожитки, беглецы отправились в верховья Ронни, туда, где в неё впадает быстрый Сеттер. Стоило им уйти, как к берегу приткнулась четырёхвесельная лодка, из которой выскочил принц Арсей и, глядя на догорающее пламя, прошептал с улыбкой: «Не уйдёшь!»
Наступило утро, когда Тилешко с компанией доплелись до того места, где жил отец Вакко. С берега Сеттера они рассмотрели деревню, находящуюся на другом берегу, но никаких конников там не увидели.
— Я поплыву и посмотрю, — сказала Мави, но её схватил за руку Вакко: — Я тебя не пущу.
— Я посмотрю, — квакнула Третила, — кроме того, меня никто не заметит.
Насчёт того, что не заметят, Третила ошибалась, так как её зелёное величество не заметит разве что слепой, но Мави, поддержав лягушку, категорически сообщила, что она плывёт с Третилой. Вакко вынужденно согласился, а остальные ожидали, когда можно прилечь, так как падали с ног. Прыгнув с берега, Мави погрузилась в холодную воду, которая сразу же смыла усталость и приободрила настолько, что девушка улыбнулась. Холода она, сколько себя знала, Мави не боялась и плавала в любую погоду, поражая других своей способностью. Рядом радостно плыла Третила, сверх всякой меры довольная тем, что времена её забвения остались позади, и она снова с любимой Мави.
Течение сильно сбивало их вниз, и Мави нырнула к придонной воде, где его действие не так сильное, а за ней, в кильватере, тянулась Третила. Когда они выбрались на берег возле деревни, уже взошло солнце. Дом на отшибе, где жил отец Вакко, казался пустынным, но когда Мави подошла к воротам, то увидела свежие следы лошадей. «Переплыл реку!» — подумала она про барона Бура и поспешила в дом. Деревянный дом оказался пуст и Мави насторожилась. Когда она заглянула в сарай, где отец Вакко давил масло, то обрадовалась, так как увидела знакомую фигуру.
Подойдя ближе, Мави присела, а из глаз брызнули слёзы: под прессом, с продавленной грудью лежал отец Вакко. Третила, подойдя ближе и увидев происходящее, застыла, не проронив ни слова, понимая, что речи здесь неуместны. Время приближалось к обеду, когда Мави поднялась и попыталась освободить отца Вакко из-под пресса. Вытащив его под дерево во дворе, она нашла лопату и долго долбила землю, пока не вырыла могилу.
Окутав его простыней, которая сразу пропиталась маслом, она похоронила отца Вакко и чуть посидела под деревом, чтобы немного придти в себя.
— Нам не стоит говорить Вакко сразу, — сказала Третила, впервые за всё время, пока они здесь находились. Мави кивнула, и они пошли вдоль берега Сеттора, выше по течению, так как бороться с ним сил не хватало. Когда прошли достаточное время, Мави, не дожидаясь Третилы, бросилась в воду. Закрыв глаза Мави ныряла, а когда выныривала, снова ныряла, чтобы смыть с себя весь ужас сегодняшнего дня. Сзади что-то кричала Третила, но Мави её не слушала, а продолжала нырять. Когда она вынырнула прямо возле берега, кто-то, подхватив её за пояс, сказал: