Красавица и генералы
Шрифт:
– Мой брат с фронта, - сказал Виктор.
– Вижу, вижу, - сердечно произнесла она. - Вы меня не забыли, господин офицер? Давно ли и вы были таким, как Витюша?
Макарий взял протянутую большую руку и поцеловал.
– Это так страшно! - сказала хозяйка. - Ваш папа был удивительный человек, все, кто его знал, просто потрясены.
Голос, однако, у нее был спокойный, она смотрела на Макария с каким-то ожиданием, как будто раздумывала, как можно его употребить.
– Благодарю вас, - ответил Макарий - Не возражаете, мы с Виктором немного погуляем?
– Нет-нет,
Она настаивала. Макарий подчинился, рассказал про львовские форты, сбитого австрийца и, выпив жидкого кофе, решительно простился.
Горничная проводила его до комнаты брата и как будто чего-то ждала. Он обнял ее и подмигнул.
Виктор и его сосед по комнате, разложив на столе лист ватмана, клеили на него разные вырезки из журналов, фотографии и рисунки с театра военных действий. На самом большом рисунке был изображен казак Кузьма Крючков, а ниже - описание его подвига: "... когда пруссаки приблизились на расстояние ружейного выстрела, - прочитал Макарий, - казаки спешились и открыли... Пруссаки стали быстро... Казаки с гиканьем... Кузьма на резвой лошади... Подоспевшие казаки... Крючкова, окруженного.. шашкой направо и налево. Один из казаков... Крючков выхватил карабин... ударил Крючкова саблей... рассек... и казак выронил... В следующий момент, несмотря на полученную рану... унтер-офицера шашкой по голове... Два пруссака с пиками... на Крючкова... Сбросил обоих немцев.. .
Прошло несколько минут, и из двадцати семи пруссаков, сражавшихся с четырьмя дюжими казаками, осталось на конях только три, которые и обратились в дикое бегство. Остальные были убиты или ранены. Кузьма Крючков свалил одиннадцать немцев и сам получил шестнадцать ран. Ранен пулей. Саблей разрублена рука. Остальные поранения пиками..."
Закончив читать, Макарий сказал гимназистам, что все это скорее всего сказочка, на фронте нет ничего законченного, кроме мешанины случайностей. Он вспомнил теленка, который щипал траву возле грохочущей артбатареи, и подумал, что ребята представляют себе совсем не ту войну, что на самом деле. И, похоже, все здесь так представляли и, главное, требовали соответствующих подтверждений.
– Кошка захотела услышать про приключения, - сказал Макарий.
– Ну да, потом будет всем говорить, - пренебрежительно произнес Виктор.
– А какие приключения? - спросил второй юноша. - За что вам дали ордена?
– За что? - переспросил Макарий. - На фронте положено награждать.
– Не скромничай, пожалуйста, - попросил Виктор. - Кошке рассказал, а нам жалко?
У брата, как и у других знакомых, было какое-то право на Макария, и в основании этого права лежала, помимо простого желания развлечения, надежда на то, что существует ясный и справедливый закон мгновенного воздаяния за добродетель.
– Расскажу, - сказал Макарий. - Мне не жалко.
Но про то, что живешь одним днем, с примитивными стремлениями, он не стал говорить.
Да, он врал им, война была другой. Честь офицера не позволяла ему распространяться о ее будничных особенностях. Честь офицера, долг перед отечеством - непреодолимая сила!
Впрочем, директор Екатерининского акционерного общества Симон не требовал никаких рассказов о приключениях. Не встретив возражений Макария, он быстро закончил разговор о денежной компенсации за гибель Александра Родионовича и вдруг спросил, приподняв черно-рыжую бровь:
– Помните вечер у доктора? Я говорил, что будем воевать? И что же? - Он опустил бровь, придвинулся, сцепив кисти, и размеренно покачивал их над столешницей. - Воюем же! Экономическое развитие требует крови.
– Может быть, - сказал Макарий. - Но вы поговорите об этом с кем-нибудь другим. Мне противно это слушать.
– Вот как? - удивился Симон. - Поразительно. Вы похожи на свекра Нины Ларионовой, я хотел сказать, госпожи Григоровой. Мы платим ему за аренду земли, а он нас презирает! Согласитесь, закрывать глаза на практическую жизнь и витать в облаках - это свинство вымирающего дворянского сословия.
– Тем не менее я воюю за родину, а не за ваши интересы, - сказал Макарий.
– Ответ настоящего воина! - улыбнулся Симон. - Вы мне нравитесь, Макарий Александрович. Вы виделись с госпожой Григоровой? Иногда я заезжаю в народный дом, она там по-прежнему занимается... - Предвосхищая вопрос, он добавил: - Ее муж на фронте, верно. Драмкружок для нее как маленький родник. Сходите, она будет рада вас видеть.
Заговорив о ней, Симон изменился, в лице появилось что-то мягкое. Макарий не забыл, что Нина нравилась англо-франко-бельгийцу. Но зачем тот приглашал его встретиться с ней, было непонятно.
Он попрощался, вышел во двор дирекции. Небо было ясным, пригодным для полетов. Он мысленно поднялся над поселком, увидел степь с балками, возвышенностями, куполами и грядами; на западе, через всю Малороссию, фронт, на востоке - Таганрог.
Почему Симон посылал его к Нине? Ведь Макарий скоро уедет, да она и замужем, никаких отношений быть не может. Может, Симон хотел прикрыться отпускником-офицером ради каких-то своих интересов?
Вспомнились родник в балке, жара, арбуз, смех, размахивание шашкой...
С наступлением осени старики Григоровы стали готовиться к отъезду в Москву, где у них был собственный дом и где они издавна проводили зимы. Тем более Нина была беременна, но не понимала своего состояния и порывалась ходить в народный дом на репетиции, что никак не вязалось с ее положением жены офицера-воина. Впрочем, переезд должен был сам собой упорядочить жизнь молодой женщины, и поэтому Григоровы обошлись без нотаций, но решили в нынешнем году переезжать раньше обычного.
Владимир Дмитриевич Григоров, свекор, принадлежал к известному донскому роду и унаследовал от отца земли на западе области, которыми владели его предки со времен Екатерины Второй. Он был моложавый пятидесятилетний мужчина, сохранил привычку к верховой езде, интересовался политикой и слыл либералом, ибо бранил царских сановников за непростительную медлительность при отмене феодального крепостного права.
К Нине свекор относился дружелюбно, понимая, что она по развитию стоит выше своего мужа и что ей надо привыкать к новой роли.